7.
На простыню ликер, я, конечно, лить не стал, а выпил, как обычный человек. Лягушка тем временем в ванну попрыгала, поплескалась, квакая от удовольствия, попрыскалась благовониями, потом выскочила в пеньюаре - он от Люськи остался, та вечно вещи свои нижние оставляет, чтобы якобы за ними потом вернуться - и прыг в постель. Укрылась одеялом и в потолок трогательно уставилась, как порядочная девушка в ожидании очередной дефлорации. Мне, конечно, кисло стало, но у меня было. Много было. И не медовухи какой-нибудь, а вина заморского - мне его еврей местный, снабженец Соломон, контрабандой из соседнего села завозит. Не за так, конечно. Когда наш папаня против Хозареи воюет, чтоб от ига еврейского ее освободить, я Соломона за ящик «Хванчкары» или «Шато» какого-нибудь в своем подвале прячу, потому как против своих воевать он не может даже за наличные. В общем, сдвинул я кресла, бутылки открыл, удобно поставил и стал пьянству предаваться, чтобы с лягушкой в одной постели не лежать, а если и лежать, то крайне пьяным, то есть неадекватно положительно реагирующим. И заснул скоро - вино ведь ко сну располагает, если конечно, принято в нужном количестве. Во сне ко мне красавица небесная явилась, очень необычная красавица - волосы зеленоватые, глаза зеленые, ногти зеленые, тени зеленые, даже помада зеленая. Выплыла она из какого-то густого тумана, зеленовато-таинственного, и ко мне грациозно направилась, как лебедица, ей-ей. Я за столиком сидел с рюмкой вина, так она напротив села и говорит, сладенько так: - Милый, как только тебя я увидела, так сразу и полюбила, на всю жизнь полюбила... Сказала и прыг мне в руки. А от такого демарша проснулся в страхе - смотрю, лягушка напротив сидит. В Люскином пеньюаре, на лице вуалетка из какой-то верхней Варькиной одежды, топа, кажется, и ласты лягушачьи, и верхние и нижние, под столом спрятаны, так что в полумраке картинка с ней получалась почти что Блоковской - прекрасная незнакомка, да и только. Я, конечно, чисто по мужски спонтанно стал воображать постельные сцены с развитием вплоть до высокочастотного пружинного скрипа - матрацы я по техническим причинам каждые два месяца меняю, и текущему срок уже вышел, но со свадьбами все закрутились и вовремя его не заменили. Так вот, стал я воображать, но быстро скис, вспомнив, что с женой спать совсем некуда. А она сидит недвижно и гордо, грудь вперед, плечи назад, точно королевна. Но я недолго любовался ее статью - потому как не к месту рассмеялся, представив, как женушка, забывшись, ногу на ногу кладет и на свет является любовь французская, то есть лягушачья лапка. Посмеявшись, выпил вина, закурил и говорю шутливо: - Ну что жена, давай, что ли знакомиться! Расскажи о себе - надо же как-то нам жить, а то сбегу или в санузле повешусь. - Мне кажется, Ваня, нам необходимо оговорить принципы нашего с вами мирного сосуществования... - сказала она высокомерным духом, да так мелодично и правильно, что мне захотелось удостовериться, что передо мной по-прежнему лягушка, а не приятная во всех отношениях женщина. А она, как мысли мои прочитала, перепончатую лапку из-под столешницы вынула, и игриво так пальчиками мне помахала. От этого у меня в голове все перемешалось, и я неожиданно вспомнил, что лягушек, собственно, едят. Сам пока не пробовал из русской брезгливости, но где-то читал, что крупные виды лягушек обладают вкусным мясом и во многих странах мира употребляются в повседневную пищу. А если ты съедобен, то понятно, воображать не нужно, тем более, что хозяин, то есть законный муж, лягушатинки еще не пробовал... Тут я опять рассмеялся. Представил, как выхожу утром к завтраку, папаня спрашивает, где жена, а я, зубочисткой активно пользуясь, отвечаю: - Нет жены. Кончилась. И Петя мне непременно подыграет, переиначив знаменитые слова из «Кавказской пленницы»: - Выпрыгнула в пропасть? - и все, даже Шемахинская царица, юмора нашего часто не разумеющая, рассмеются. Инцидент будет исчерпан, и, в худшем случае, папаня опять поведет всех на Кулички смотреть вторую мою попытку. Нет, он точно скушает то, что я жену скушаю. Ведь человек он хоть и сумасшедший, но умный, и понимает, что если человек женит своего сына на лягушке, то это отнюдь не означает, что тот не может есть то, что хочется. Лягушка, похоже, и в самом деле, мысли так или иначе читала, потому что стать ее нарушилась и стала не горделивой, а что ни на есть испуганной, как у Карениной перед звенящими от приближающегося поезда рельсами. Я ее понял - время сейчас такое, сейчас долго не думают, потому как все знают - если ты в одежде или без нее, то ты человек, а если в шкуре или без нее - то мясо. И потому каждый сможет без труда переиначить известную кровожадную пословицу «Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы» в весьма, на мой взгляд, остроумное высказывание «Есть лягушка, есть проблема. Съел лягушку - съел проблему». - Да не бойся, кисонька, это же как последнее средство... - сказал я ласково, естественно, улыбаясь своему остроумию. - Что как последнее средство? - Французская кухня. Не буду я тебя есть, пока крупно передо мною не провинишься. - Да я не из-за того, Ванечка, в лице переменилась, что ты придумал меня съесть в шутку. А из-за того, что предчувствие в сердце неожиданно образовалось... - Предчувствие? Какое? - Что тяжело нам с тобой жить будет... - Это предчувствие у меня появилось, как только я визуально тебя исследовал. Да ну ладно с предчувствиями, нервов на них не напасешься... Расскажи, наконец, о себе. С какой такой планеты сюда упала? И как там все устроено в смысле интима супружеской жизни? - Никакая, Ваня, я не инопланетянка, а коренная москвичка, но родилась за рубежом, во Франции, которая, в сущности, и есть другая планета. Отец назвал меня Василисой, но это имя мне никогда не нравилось, есть в нем что-то от кота Васьки с лисой Алисой. Потому лет с пяти я стала требовать, чтобы меня называли Викой. Неожиданно я представил любимую курящей в лягушачьей своей коже и улыбнулся. - Ты чего смеешься? - спросила она. - Да так... - Представил меня курящей в лягушачьей шкурке? - Да. Она расплакалась: - На тебя бы ее надеть... - Я согласен, лишь бы на тебе ее не было. Она вытерла слезы. - Слушай, - начал я, сочувственно помолчав, - объясни, наконец, почему ты в... - Почему я в коже такой? - Да. В таком, как сейчас говорят, прикиде. Расскажи. - Твой отец ведь чудик? - Еще какой. - Мой такой же точно... - Шизофреник? - И шизофреник, и еще там что-то. Короче, полный психиатрический букет в одном флаконе. Он меня невзлюбил с самого детства, с той самой поры, когда я отказалась Василисой называться. Он - известный ученый, академик многих чужеземных академий, и так получилось, что я пошла по его стопам, хотя хотела стать зоологом по части земноводных. Кончила МГУ, потом стала заниматься проблемами отца. Он к этому времени уже окончательно... - Шизанулся? - Да... И на чем ты думаешь? На идее профессора Сальваторе из «Человека-амфибии», то есть задумал людей в океан переселить... - В наши дни эта идея не кажется шизофреничной. Я где-то читал, что через сто лет на земле от всемирного потепления будет жить несладко... - И он об этом... Послушай, - застенчиво глядя, проговорила лягушка-Вика, - я есть хочу. Несколько дней не ела... - И мухи во рту не было? - Да... - улыбнулась. - У нас тут еда преимущественно древнерусская, - вздохнул я. - Репа пареная, полба, сбитень... А насекомых совсем нет. - Каких насекомых? - Ну, ты, наверное, их ешь? Стрекоз, жучков всяких? Или сырую рыбу, как в океане? - Шутишь... - догадалась она и сглотнула слюну: - А колбасы копченой нет? - Есть одна, - не смог я не улыбнуться скабрезно. - Нет, спасибо, я еще не готова. - А как насчет осетринки? - Давай! - хлопнула в перепончатые ладошки. Я позвонил Соломону и попросил в счет будущего похода на Хозарею в пять минут доставить осетрины и вообще, всего того, что любят проголодавшиеся девушки. Через семь минут к нам постучались. Чернец Варрава принес корзинку, салфеткой вышитой прикрытую, и удалился, с трудом оторвав глаза от женщины-лягушки. Вика взяла корзинку и удалилась на кухню, попросив меня не тревожить ее минут пятнадцать. Выждав некоторое время, я осторожно посмотрел в коридорчик, ведший к кухне, и сквозь полупрозрачную дверь последней увидел, что ест моя жена на полу, ест в обычной лягушачьей позе. Когда она вернулась в спальню и села передо мной, я, естественно, не смог не спросить каким это образом ей удается выводить из себя продукты пищеварения. - Увидишь, - сказала она. - Ну, естественно, не продукты а... - Понял. А все остальное? - Выслушаешь - узнаешь. А сейчас скажу одно - под шкуркой красавица я, как говориться, писанная. - После этого заявления мне трудно будет слушать тебя внимательно. Мож