е, папаня опять поведет всех на Кулички смотреть вторую мою попытку. Нет, он точно скушает то, что я жену скушаю. Ведь человек он хоть и сумасшедший, но умный, и понимает, что если человек женит своего сына на лягушке, то это отнюдь не означает, что тот не может есть то, что хочется. Лягушка, похоже, и в самом деле, мысли так или иначе читала, потому что стать ее нарушилась и стала не горделивой, а что ни на есть испуганной, как у Карениной перед звенящими от приближающегося поезда рельсами. Я ее понял - время сейчас такое, сейчас долго не думают, потому как все знают - если ты в одежде или без нее, то ты человек, а если в шкуре или без нее - то мясо. И потому каждый сможет без труда переиначить известную кровожадную пословицу «Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы» в весьма, на мой взгляд, остроумное высказывание «Есть лягушка, есть проблема. Съел лягушку - съел проблему». - Да не бойся, кисонька, это же как последнее средство... - сказал я ласково, естественно, улыбаясь своему остроумию. - Что как последнее средство? - Французская кухня. Не буду я тебя есть, пока крупно передо мною не провинишься. - Да я не из-за того, Ванечка, в лице переменилась, что ты придумал меня съесть в шутку. А из-за того, что предчувствие в сердце неожиданно образовалось... - Предчувствие? Какое? - Что тяжело нам с тобой жить будет... - Это предчувствие у меня появилось, как только я визуально тебя исследовал. Да ну ладно с предчувствиями, нервов на них не напасешься... Расскажи, наконец, о себе. С какой такой планеты сюда упала? И как там все устроено в смысле интима супружеской жизни? - Никакая, Ваня, я не инопланетянка, а коренная москвичка, но родилась за рубежом, во Франции, которая, в сущности, и есть другая планета. Отец назвал меня Василисой, но это имя мне никогда не нравилось, есть в нем что-то от кота Васьки с лисой Алисой. Потому лет с пяти я стала требовать, чтобы меня называли Викой. Неожиданно я представил любимую курящей в лягушачьей своей коже и улыбнулся. - Ты чего смеешься? - спросила она. - Да так... - Представил меня курящей в лягушачьей шкурке? - Да. Она расплакалась: - На тебя бы ее надеть... - Я согласен, лишь бы на тебе ее не было. Она вытерла слезы. - Слушай, - начал я, сочувственно помолчав, - объясни, наконец, почему ты в... - Почему я в коже такой? - Да. В таком, как сейчас говорят, прикиде. Расскажи. - Твой отец ведь чудик? - Еще какой. - Мой такой же точно... - Шизофреник? - И шизофреник, и еще там что-то. Короче, полный психиатрический букет в одном флаконе. Он меня невзлюбил с самого детства, с той самой поры, когда я отказалась Василисой называться. Он - известный ученый, академик многих чужеземных академий, и так получилось, что я пошла по его стопам, хотя хотела стать зоологом по части земноводных. Кончила МГУ, потом стала заниматься проблемами отца. Он к этому времени уже окончательно... - Шизанулся? - Да... И на чем ты думаешь? На идее профессора Сальваторе из «Человека-амфибии», то есть задумал людей в океан переселить... - В наши дни эта идея не кажется шизофреничной. Я где-то читал, что через сто лет на земле от всемирного потепления будет жить несладко... - И он об этом... Послушай, - застенчиво глядя, проговорила лягушка-Вика, - я есть хочу. Несколько дней не ела... - И мухи во рту не было? - Да... - улыбнулась. - У нас тут еда преимущественно древнерусская, - вздохнул я. - Репа пареная, полба, сбитень... А насекомых совсем нет. - Каких насекомых? - Ну, ты, наверное, их ешь? Стрекоз, жучков всяких? Или сырую рыбу, как в океане? - Шутишь... - догадалась она и сглотнула слюну: - А колбасы копченой нет? - Есть одна, - не смог я не улыбнуться скабрезно. - Нет, спасибо, я еще не готова. - А как насчет осетринки? - Давай! - хлопнула в перепончатые ладошки. Я позвонил Соломону и попросил в счет будущего похода на Хозарею в пять минут доставить осетрины и вообще, всего того, что любят проголодавшиеся девушки. Через семь минут к нам постучались. Чернец Варрава принес корзинку, салфеткой вышитой прикрытую, и удалился, с трудом оторвав глаза от женщины-лягушки. Вика взяла корзинку и удалилась на кухню, попросив меня не тревожить ее минут пятнадцать. Выждав некоторое время, я осторожно посмотрел в коридорчик, ведший к кухне, и сквозь полупрозрачную дверь последней увидел, что ест моя жена на полу, ест в обычной лягушачьей позе. Когда она вернулась в спальню и села передо мной, я, естественно, не смог не спросить каким это образом ей удается выводить из себя продукты пищеварения. - Увидишь, - сказала она. - Ну, естественно, не продукты а... - Понял. А все остальное? - Выслушаешь - узнаешь. А сейчас скажу одно - под шкуркой красавица я, как говориться, писанная. - После этого заявления мне трудно будет слушать тебя внимательно. Может взять ножнички, чик-чик, и ну ее, эту шкурку, в микроволновку? - Придет и этому время... На чем я закончила свой рассказ? - Папенька тебе свои научные дела передал. - Да, папуля отдал мне свои научные материалы, плод многолетних исследований. Постепенно я ими заинтересовалась, и со временем мне удалось сделать то, что ему не удавалось... - Послушай, по-моему, тебе и двадцати нет? - Двадцать есть. Я в МГУ поступила в четырнадцать... - Понятно... - голос мой сам по себе стал осудительным - терпеть не могу мальчиков и девочек, которые садятся раньше времени на студенческую скамью, как будто она медом намазана. Садятся, вместо того чтобы жизнелюбиво учиться на твердую тройку, ездить кагалом на пикники с ночевкой, влюбляться, по крайней мере, раз в неделю и просто тусоваться до утра в каком-нибудь подземном переходе или некультурно исписанном подъезде. - Ты о чем задумался? - спросила, когда глаза мои потеплели от воспоминаний о смешливой Варьке, с которой мы когда-то усердно готовились в горизонтальном положении к выпускным экзаменам. - Да так... Значит, ты вундеркинд, а я - Ванька-дурак. - Насчет ума не знаю, но мужчина ты, кажется отменный... - Это точно. Как это ты определила? У тебя есть опыт? - Никакого. Я - девушка... - Вот те на! - Ты никак не даешь мне закончить. - Сама виновата. Теперь вот сказала, что девушка... Разве после этого мужчина может что-нибудь слышать, кроме собственного вожделения? - Это надо было сказать, чтобы ты понял, как я оказалась в шкурке. Постараюсь быть краткой. В институте - его сразу секретным сделали и перевели в закрытый городок - офицеры и ученые за мной толпами ходили, и отец понял, что дни мои, как научного сотрудника, сочтены. И предложил испытать только что изготовленный биологический скафандр третьего поколения, то есть БС-3. И я согласилась, потому что эти отовсюду горящие мужские глаза, сальные, раздевающие, стали мне отвратительны физиологически... Согласилась и скоро пожалела: через три недели после того, как я влезла в скафандр, один наш ученый случайно открыл, что снять я его смогу лишь через семь месяцев. - Почему так? - Все дело в этом составе, так называемом глюоне, который соединяет кожу со шкуркой. Через несколько недель он неотъемлемо связывается с нервной системой, да так тесно, что снять шкурку можно лишь после того, как глюон утратит свои свойства. - Да... Наука - это наука. Черт те что и сбоку бантик. А как в болоте очутилась? - Папина болезнь неожиданно обострилась. И он почти все забыл, кроме своих цифр, данных, отчетов, проб, испытаний. Он забыл, что я его дочь, и стал думать, что я обычная лабораторная лягушка... - Невероятно! - А что тут невероятного? У нас в институте есть один борец за права подопытных животных. Так он сказал отцу, столько лягушек тот убил после того, как на первом курсе мединститута вспорол первую. - Ну и сколько? - Вместе со своими лаборантами и помощниками 12666... Отца эти цифры поразили, особенно три последние, дьявольские. И скорее, не поразили, а помутили. Походив несколько дней в прострации, он вывел меня из бассейна, в котором я жила, посадил в машину, отвез к первому попавшемуся болоту... На глаза Вики навернулись изумрудные слезы. Изумрудные, благодаря цвету ее кожи. - И что? - спросил я, чтобы она вконец не расплакалась. - И с размаху бросил, хотя я плакала навзрыд и папочкой милым его называла... - Так рядом с нашим болотом никаких автомобильных дорог нет... - До вашего болота я добиралась много дней, не помню даже сколько. Если бы не ты, я бы пропала... - Если бы не моего папани дурь. Хм... Получается, что одна дурь другую дурь вышибла. Значит, сколько, говоришь, осталось до освобождения от лягушачьей ипостаси? - Три с половиной месяца. А точнее - сто одна ночь - В принципе, это немного... - Ты что так на меня смотришь? - Да тогда, когда ты в воде лежала. Я довольно внимательно тебя осмотрел... - А! Вот что тебя интересует! Как молния открывается... - Молния? У тебя там молния? Интересно... А могу я посмотреть? Очень, понимаешь, любопытно... - Ваня, ты меня очаровываешь своей непосредственностью каждую минуту... - В самом деле? - Точно. - А в последний раз чем очаровал? - Своей мужской торопливостью. - Поясни свою мысль. - Я же тебе говорила, что я симпатичная девушка. А ты хочешь, чтобы я расстегнула молнию, ты быстро-быстро кончил, потому что растягивать удовольствие с женщиной-лягушкой тебе не захочется. Может лучше подождать три с половиной месяца и получить все сразу в изящной упаковке из моей невинности? - А может мне понравиться с женщиной-лягушкой спать? В наши дни многие мужчины любят женщин в латексе, и вообще, разнообразные сексуальные шатания. Сказал я это после того, как в голове мелькнула мысль: «А может, врет, что ученая и шкуру