т взять ножнички, чик-чик, и ну ее, эту шкурку, в микроволновку? - Придет и этому время... На чем я закончила свой рассказ? - Папенька тебе свои научные дела передал. - Да, папуля отдал мне свои научные материалы, плод многолетних исследований. Постепенно я ими заинтересовалась, и со временем мне удалось сделать то, что ему не удавалось... - Послушай, по-моему, тебе и двадцати нет? - Двадцать есть. Я в МГУ поступила в четырнадцать... - Понятно... - голос мой сам по себе стал осудительным - терпеть не могу мальчиков и девочек, которые садятся раньше времени на студенческую скамью, как будто она медом намазана. Садятся, вместо того чтобы жизнелюбиво учиться на твердую тройку, ездить кагалом на пикники с ночевкой, влюбляться, по крайней мере, раз в неделю и просто тусоваться до утра в каком-нибудь подземном переходе или некультурно исписанном подъезде. - Ты о чем задумался? - спросила, когда глаза мои потеплели от воспоминаний о смешливой Варьке, с которой мы когда-то усердно готовились в горизонтальном положении к выпускным экзаменам. - Да так... Значит, ты вундеркинд, а я - Ванька-дурак. - Насчет ума не знаю, но мужчина ты, кажется отменный... - Это точно. Как это ты определила? У тебя есть опыт? - Никакого. Я - девушка... - Вот те на! - Ты никак не даешь мне закончить. - Сама виновата. Теперь вот сказала, что девушка... Разве после этого мужчина может что-нибудь слышать, кроме собственного вожделения? - Это надо было сказать, чтобы ты понял, как я оказалась в шкурке. Постараюсь быть краткой. В институте - его сразу секретным сделали и перевели в закрытый городок - офицеры и ученые за мной толпами ходили, и отец понял, что дни мои, как научного сотрудника, сочтены. И предложил испытать только что изготовленный биологический скафандр третьего поколения, то есть БС-3. И я согласилась, потому что эти отовсюду горящие мужские глаза, сальные, раздевающие, стали мне отвратительны физиологически... Согласилась и скоро пожалела: через три недели после того, как я влезла в скафандр, один наш ученый случайно открыл, что снять я его смогу лишь через семь месяцев. - Почему так? - Все дело в этом составе, так называемом глюоне, который соединяет кожу со шкуркой. Через несколько недель он неотъемлемо связывается с нервной системой, да так тесно, что снять шкурку можно лишь после того, как глюон утратит свои свойства. - Да... Наука - это наука. Черт те что и сбоку бантик. А как в болоте очутилась? - Папина болезнь неожиданно обострилась. И он почти все забыл, кроме своих цифр, данных, отчетов, проб, испытаний. Он забыл, что я его дочь, и стал думать, что я обычная лабораторная лягушка... - Невероятно! - А что тут невероятного? У нас в институте есть один борец за права подопытных животных. Так он сказал отцу, столько лягушек тот убил после того, как на первом курсе мединститута вспорол первую. - Ну и сколько? - Вместе со своими лаборантами и помощниками 12666... Отца эти цифры поразили, особенно три последние, дьявольские. И скорее, не поразили, а помутили. Походив несколько дней в прострации, он вывел меня из бассейна, в котором я жила, посадил в машину, отвез к первому попавшемуся болоту... На глаза Вики навернулись изумрудные слезы. Изумрудные, благодаря цвету ее кожи. - И что? - спросил я, чтобы она вконец не расплакалась. - И с размаху бросил, хотя я плакала навзрыд и папочкой милым его называла... - Так рядом с нашим болотом никаких автомобильных дорог нет... - До вашего болота я добиралась много дней, не помню даже сколько. Если бы не ты, я бы пропала... - Если бы не моего папани дурь. Хм... Получается, что одна дурь другую дурь вышибла. Значит, сколько, говоришь, осталось до освобождения от лягушачьей ипостаси? - Три с половиной месяца. А точнее - сто одна ночь - В принципе, это немного... - Ты что так на меня смотришь? - Да тогда, когда ты в воде лежала. Я довольно внимательно тебя осмотрел... - А! Вот что тебя интересует! Как молния открывается... - Молния? У тебя там молния? Интересно... А могу я посмотреть? Очень, понимаешь, любопытно... - Ваня, ты меня очаровываешь своей непосредственностью каждую минуту... - В самом деле? - Точно. - А в последний раз чем очаровал? - Своей мужской торопливостью. - Поясни свою мысль. - Я же тебе говорила, что я симпатичная девушка. А ты хочешь, чтобы я расстегнула молнию, ты быстро-быстро кончил, потому что растягивать удовольствие с женщиной-лягушкой тебе не захочется. Может лучше подождать три с половиной месяца и получить все сразу в изящной упаковке из моей невинности? - А может мне понравиться с женщиной-лягушкой спать? В наши дни многие мужчины любят женщин в латексе, и вообще, разнообразные сексуальные шатания. Сказал я это после того, как в голове мелькнула мысль: «А может, врет, что ученая и шкуру для родины испытывает? Говорила же, что во Франции родилась. А кто еще у нас во Франции родился? Фантомас у нас во Франции родился! И она из его банды, и ее какой-нибудь инспектор Жюв преследует по всей Среднерусской возвышенности! Его мы, конечно, быстро обломаем, но что мне с того? Отсидится эта фантамасиха у нас и, как только шкурка созреет, слиняет тут же. И не через три с половиной месяца это случиться, а раньше. Три с половиной месяца это она сказала, чтобы меня в заблуждение ввести». - Как хочешь, Ваня, как хочешь. Бери лягушкой - твоя воля, - пригорюнилась она. - Но прежде подумай обо мне. В лягушачьей шкурке, я же тебя не почувствую совсем, не почувствую, твоих ласк, твоих поцелуев... Может, потерпишь? Три месяца быстро пройдут... - Ну, давай, попробуем потерпеть. В общем, как выйдет, так выйдет... - Хорошо, Ванечка, как ты скажешь, так и будет... Но есть у меня к тебе настоятельная просьба... - Какая просьба? - насторожился я. - Ты в верности мне поклясться должен. Должен, поклясться, что с этого самого момента никаких Варь и Люсь у тебя и близко не будет. - Ну да, я буду терпеть, надрываться, издеваться над своим мужеским естеством, а потом ты, писанная красавица, слиняешь к какому-нибудь расторопному олигарху. - И я тебе поклянусь... - Хорошо... Только вот... - Что только вот? - Ну, поклянусь я тебе в вечной верности, а ты... А потом... потом выясниться, что ты лапши мне на уши навешала, то есть ты не девушка-красавица, а ужасная жертва химико-биологического эксперимента над лягушками. Знаешь, я роман одного японца читал. Химика. Ему лицо обожгло начисто - что-то там взорвалось в лаборатории, а он ученый, он все может, и изобрел себе пластиковое лицо, ничем от настоящего не отличающееся. Ну, пристегнул это лицо, на свое бывшее, естественно, не похожее, а более-менее европейское, и побежал к супруге своей. Побежал коротко знакомится с намерением в постель ее затащить, то есть проверить на эксперименте, любит ли она по-прежнему его внутреннюю индивидуальную сущность с лицом обожженным, или просто является рядовой бытовой женщиной, падкой на стереотипные удовольствия, типа потрахаться с симпатичным первым встречным. Ну, сели они на татами, он - хихоньки хаханьки, шутит, как молодой любовник в расцвете сексуальных сил... - Ты что это в рассказчики ударился? - Ты, Вика, извини. Я это так пространно рассказываю, чтобы эти три с половиной месяца быстрее прошли... Да и... - Что «и»? - Твоя шкурка - это же маска этого японца... - А... Тогда рассказывай. - Ну, в общем, после хихонек- хахонек, икебан всяких и подогретого саке в престижном ресторанчике, этот японец-химик с пластиковым лицом с присущей его народу церемонностью сделал своей жене нескромное предложение. Сделал, само собой разумеется, в форме танки, то есть отечественных стихов, в которых недвусмысленно предложил ей из прекрасного белоснежного цветка сливы с помощью его пыльцы сделаться спелой и довольной жизнью сливкой... - Говори, Ваня, говори, - улыбнулась лягушка. - Три с половиной месяца говори... Мне так сладко чувствовать себя цветком... - Нераскрывшимся цветком в зеленой оболочке? - Да... - Ну, в общем, он сделал ей нескромное предложение в форме танки, и она его с гейшеской благодарностью, то есть ладошки сложив и низко поклонившись, приняла. После чего поехали они к ней домой на такси или даже рикше. Там сексом раскрепощенным занялись, после, разумеется, продолжительной чайной церемонии и купании в одном тазу и одной воде... - Я знаю, что в Японии сначала моется муж, а потом, в той же воде жена... По крайней мере, раньше мылись... - вставила Вика, которой явно понравилось предложение сыграть в сто одну ночь. - Так вот, она ожесточенно тазом вращает, целует в попавшиеся места, коготками красными впивается, а этот японец, черный весь душевно, думает, что женщины все легкого поведения, даже относительно современно-упрощенных нравов, думает, и, само собой, у него очень даже посредственно получается, то есть вообще ничего. И тут жена, огорченная этим сильно, говорит: - Милый, мой, не напрягайся так! Я давно физиологически поняла, что это ты в новом прикиде ко мне явился... Ты, мой единственный мужчина и обожаемый навеки супруг. По твоим флюидам душевным догадалась и прочим тонким вещам, которые моя душа по привычке удивительно от тебя чувствует. Ну японец это размяк душой, кончил быстренько, и зажили они счастливо и умерли в один день... Так и у меня так с тобой может получится хотя, рассказывая, я, честно говоря, забыл к чему клонил... - Ты клонил к тому, чтобы я тебе предоставила доказательства, что я не лягушка, и тем паче, не жертва химико-биологического эксперимента, а нормальная женщина в расцвете девичьей привлекательности. - Ну да. Покажи что-нибу