10.
Так я снова остался один. Посидев под мшистой елью до зрелых сумерек, пошел в деревню (название ее, хотя и совершенно глухой, определенными инстанциями мне категорически запрещено упоминать в публикациях любого рода), сказался там заблудившимся грибником, и добрые люди таджикской национальности отвели меня к одной «милой» старушке. Конечно же, она была ведьмой, и не только ведьмой, а потомственной ведьмой. Ее дурная наследственность проявлялась во всей ее внешности, не стану ее описывать, ведь на свете живет тьма хороших людей с (мягко говоря) великоватыми носами, жиденькими усами и бородами, а также неправильной в профиль осанкой и красноватыми (от многовековых химических опытов с мухоморами-поганками?) очами. Но противных бородавок на ней не было, а избушка, в которой бедная старушка обитала, сверкала изнутри хирургической чистотой и поражала кладбищенским порядком. Маленький телевизор показывал на комоде известный английский фильм о семье вурдалаков-аристократов, и потому, потоптавшись с минуту на пороге, устланном вязанным из ветоши кружком-половичком, я перестал ждать простецкого предложения быть сваренным на ужин и шагнул в светелку. Звали старушку Екатериной Федоровной; посадив меня за стол, она приятно хрипловатым голосом сказала, что на ужин у нее пирог с капустой и полгуся. Предвкушая такое меню, я совершенно расслабился и потер даже руки. - А руки-то ты зря трешь, - неодобрительно посмотрела ведьма. - Их не тереть надо, а мыть, особенно, если полдня за волчью холку держался. - А откуда вы знаете, что за волчью холку? - удивился я и тут же получил прямой ответ: - Пахнешь ты, мил человек, псиной, и шерсть волчья там, - указала длиннющим узловатым пальцем на соответствующее место между ногами. - Понятно, - вздохнул я. - Помыть меня желаете, перед тем, как в печь определить? Ведьма довольно засмеялась, показав длинные желтые зубы, ничуть не ослабленные пародонтозом, и потому готовые в любой момент поспорить с бобровыми: - Да не бойся, печи у меня, как видишь, нет, а в микроволновку ты не поместишься. Иди на двор, помойся в душе, а я тем временем на стол соберу. Быстренько помывшись (душевой распылитель, кстати, был вделан в служившую резервуаром большую дюралевую ступу с лейблом Аэрофлота и, конечно же, бортовым номером), я хотел бежать прочь от ведьмы (как с ней спать в одной избе?!), но полгуся удержали меня хрустящими своими крылышком. И хорошо, что не бежал! Вернувшись в избу, я увидел румяный пирог формата А2, блюдо с дымящейся гусятиной, тарелку с опятами, даже на расстоянии вызывавшими обильное слюноотделение, литровый штоф с приятно желтоватой жидкостью и две резные хрустальные стопки (донельзя мотивированные) рядом с ним. - Что это? Настойка мухоморная столетней выдержки? - указал я на штоф, усевшись за стол. - Да нет, горилка это брусничная, пять звездочек с плюсом. - Горит? - Еще как! Особенно во рту. Что тянешь? Наливай, давай, сто лет не пила. - А что так? - Воспитание не позволяет. - А... Понимаю. Да, набираться в одиночку - это пошло. Я налил. Чокнувшись со звоном, мы выпили. Горилка тянула градусов на восемьдесят, если не больше. Придя в себя от нутряного жара и плотно закусив, я узнал, что горилка производится Екатериной Федоровной в целях электрификации - на ней работает небольшой генератор, мощности которого хватает на телевидение, освещение и даже на паровое отопление. Пирог был отменным, не говоря уж о гусе. После второй стопки красные глаза старухи загорелись зловещим девичьим огнем, и я подумал о ней недоброе. Это ведь в сказках добрых молодцев с расцвете сил ведьмы в печь кладут, то есть используют в общем-то не по назначению. А в реальности, особенно в наши дальше некуда сексуально революционные дни? А что если в горилку приворотное зелье подмешано, и после третьей рюмки я ее полюблю от чистого сердца, то есть откровенно? И вместо печки, помытый, в постели добровольно окажусь? В постели столетней ведьмы с такой вот неприглядной наружностью, и главное, шершавыми от непосильного крестьянского труда мозолями? От таких мыслей глаза мои стали такими круглыми, что от третьей стопки я вежливо отказался. А ведьма, черт ее возьми, головку так кокетливо склонив, на этот мой демарш ответила подкупающе недвусмысленно: - Правильно, Ваня, поступаешь. Мужчина должен быть пьян слегка... Так, кажется в пословицах современных выражаются? Слегка пьян и чисто выбрит? - Да что вы, бабушка, такое говорите?! - возмутился я, как мог. - Ориентация у меня банальная, и еще я Вику люблю, аж сердце щемит. - Знаю, что любишь. Чувствую... Вот, старуха, от ностальгии по любви человеческой и раскраснелась. - От вашей ностальгии у меня... - Я хотел сказать: «мороз по коже», но сдержался, вовремя сочтя такое выражение для женщины весьма обидным. И повторил мысль вполне политесно: - От вашей ностальгии, милая Екатерина Федоровна, у меня усиленное сердцебиение в поджелудочной железе... - Ну ладно, ладно, отложу эту ностальгию на потом, расскажи только о своих похождениях... - Каких это похождениях? - Ну, от A до Z. - Так это на месяц рассказ. Тысяча и одна ночь... - Ну расскажи хотя бы об одной букве. Об А, например. - О Памеле Андерсен что ли? - Да, да, о ней!- вновь засверкали глаза старухи девичьим огнем. - Да ничего особенного. Так, обычная западная баба с силиконовым бюстом. Лицо мне расцарапала, месяц потом от прессы прятался. - А что так? - Да, как в постель ложились, просила груди ей не мять, а я не удержался. Так потом, после всего, после слез благодарности, после: «Ох, Ванечка, спасибо тебе, милый, отродясь никто меня так классно не трахал, не драл, как Сидорофф козу», она в трюмо на себя посмотрела, и в отруб... - А что так? - Так груди ее силиконовые как мял, так мятыми они и остались. - Мужлан, ты Ваня... - Был, мамуля, был, пока Вику не встретил. У нее такие грудки... Вспомнив милую свою женушку, я затих. - Давай, что ли еще по одной, да к делу перейдем? - К какому это делу?! - по-армейски аккуратно заправленная старушечья кровать пантерой бросилась мне в глаза. - Да не бойся ты меня! Если бы я тебя совратить хотела, то Василисой Прекрасной бы обратилась... Тут у меня крыша вовсе поехала. Лягушка обращается в Василису Прекрасную, ведьма о том же говорит. А может, и у нее шкурка маскировочная? Не зеленая, а вот такая? Куда я попал?! - А что ты так испугался? Ну, обратилась бы я Викой, такой же, как она, такой же, от розовых подошв до темечка? И как она смотрела бы, и как она говорила: - «Ах, милый, как мне ты люб, как охоч!». - Не, бабушка, не надо ни в кого превращаться, - попросил я. - Ведь если ты даже один к одному с Викой станешь по разгулу красоты, то ведь внешний твой нынешний вид, как бы в душу тебе войдет, и я его буду видеть памятным зрением. Буду видеть и думать, что где-то там, в застенке или подвале гаража, истинная Вика страдает от дурных людей. И физически, от неудобств, и душевно от моей малодушной непреданности. - В общем-то, ты прав, - согласилась со мной ведьма. - Но почему ты уверен, что Вика твоя есть суть истинная красавица, а вовсе не ведьма превращенная? Ты же мужик, знаешь, что все жены-ведьмы до замужества ангелочками являются, и только после медового месяца истинный вид приобретают. - Не, исключено, мамуля. Ничего с ней сверхъестественного не случалось - шкурку она добровольно на голое девичье тело надела. Из научно-исследовательских побуждений, да Кощеем вдобавок принуждаемая. - Ну-ну, - почему-то довольно проговорила старуха. - И вообще, мне, Екатерина Федоровна, кажется, вы тень на плетень наводите, - откровенно выразил я свои сомнения. - Какие в наши дни превращения? Науку теперь каждый знает, кто в школе на пятерки учился. И каждый, даже троечник, знает, что свинец в золото можно запросто превратить при помощи обычного синхрофазотрона, а вот женщину, хорошо и долго пожившую, в девушку никак не превратишь, тут никакие ядерно-физические примочки не помогут. - Ты уверен? - Ну конечно. Последнее превращение я видел в фильме Захарова, там девственную мраморную статую простецким цирковым фокусом в порочную женщину средних лет превратили. - Знаю я этот фильм, недавно опять по телевизору показывали, - хмыкнула старуха. - Хочешь еще один посмотреть? Я, наверное, кивнул, и старуха хлестко хлопнула в ладоши. Свет в избе мгновенно погас. Когда глаза мои привыкли к темени, на пороге появилось существо с ног до головы закутанное в бело-прозрачное одеяние, несомненно, женское существо деликатной конструкции. Испугавшись искуса, я обернулся к Екатерине Федоровне, но ее не было, она исчезла в неизвестном направлении. Существо, несомненно, женской принадлежности продолжало судьбой стоять на пороге, Казалось, дуновение особого душевного ветерка подвигает его ко мне. Такой же ветерок подул мне в спину, и я подумал: - Вика! Это пришла Вика!!! - Ну да, Вика, - прошептал мне на ухо бес. - В зеленом своем платьице с пупырышками. - Его же Шемахинская украла? - Ну и что? Сбегала за новой моделью к своей портнихе, и сразу же назад, к любимому. Тут существо женской принадлежности шагнуло ко мне, протянуло нежные руки, во тьме светившиеся своей белизной. - Гюльчатай, открой личико, - захихикал бес. Существо шагнуло еще. Еще шаг. Другой. Что-то толкнуло меня выйти из-за стола ему навстречу. Пальчики существа прикоснулись к моим бокам. Теплые нежные пальчики прикоснулись, пальчики, чуть подрагивавшие от естественных человеческих чувств. Я стоял, оцепеневший, ст