тел сказать: «мороз по коже», но сдержался, вовремя сочтя такое выражение для женщины весьма обидным. И повторил мысль вполне политесно: - От вашей ностальгии, милая Екатерина Федоровна, у меня усиленное сердцебиение в поджелудочной железе... - Ну ладно, ладно, отложу эту ностальгию на потом, расскажи только о своих похождениях... - Каких это похождениях? - Ну, от A до Z. - Так это на месяц рассказ. Тысяча и одна ночь... - Ну расскажи хотя бы об одной букве. Об А, например. - О Памеле Андерсен что ли? - Да, да, о ней!- вновь засверкали глаза старухи девичьим огнем. - Да ничего особенного. Так, обычная западная баба с силиконовым бюстом. Лицо мне расцарапала, месяц потом от прессы прятался. - А что так? - Да, как в постель ложились, просила груди ей не мять, а я не удержался. Так потом, после всего, после слез благодарности, после: «Ох, Ванечка, спасибо тебе, милый, отродясь никто меня так классно не трахал, не драл, как Сидорофф козу», она в трюмо на себя посмотрела, и в отруб... - А что так? - Так груди ее силиконовые как мял, так мятыми они и остались. - Мужлан, ты Ваня... - Был, мамуля, был, пока Вику не встретил. У нее такие грудки... Вспомнив милую свою женушку, я затих. - Давай, что ли еще по одной, да к делу перейдем? - К какому это делу?! - по-армейски аккуратно заправленная старушечья кровать пантерой бросилась мне в глаза. - Да не бойся ты меня! Если бы я тебя совратить хотела, то Василисой Прекрасной бы обратилась... Тут у меня крыша вовсе поехала. Лягушка обращается в Василису Прекрасную, ведьма о том же говорит. А может, и у нее шкурка маскировочная? Не зеленая, а вот такая? Куда я попал?! - А что ты так испугался? Ну, обратилась бы я Викой, такой же, как она, такой же, от розовых подошв до темечка? И как она смотрела бы, и как она говорила: - «Ах, милый, как мне ты люб, как охоч!». - Не, бабушка, не надо ни в кого превращаться, - попросил я. - Ведь если ты даже один к одному с Викой станешь по разгулу красоты, то ведь внешний твой нынешний вид, как бы в душу тебе войдет, и я его буду видеть памятным зрением. Буду видеть и думать, что где-то там, в застенке или подвале гаража, истинная Вика страдает от дурных людей. И физически, от неудобств, и душевно от моей малодушной непреданности. - В общем-то, ты прав, - согласилась со мной ведьма. - Но почему ты уверен, что Вика твоя есть суть истинная красавица, а вовсе не ведьма превращенная? Ты же мужик, знаешь, что все жены-ведьмы до замужества ангелочками являются, и только после медового месяца истинный вид приобретают. - Не, исключено, мамуля. Ничего с ней сверхъестественного не случалось - шкурку она добровольно на голое девичье тело надела. Из научно-исследовательских побуждений, да Кощеем вдобавок принуждаемая. - Ну-ну, - почему-то довольно проговорила старуха. - И вообще, мне, Екатерина Федоровна, кажется, вы тень на плетень наводите, - откровенно выразил я свои сомнения. - Какие в наши дни превращения? Науку теперь каждый знает, кто в школе на пятерки учился. И каждый, даже троечник, знает, что свинец в золото можно запросто превратить при помощи обычного синхрофазотрона, а вот женщину, хорошо и долго пожившую, в девушку никак не превратишь, тут никакие ядерно-физические примочки не помогут. - Ты уверен? - Ну конечно. Последнее превращение я видел в фильме Захарова, там девственную мраморную статую простецким цирковым фокусом в порочную женщину средних лет превратили. - Знаю я этот фильм, недавно опять по телевизору показывали, - хмыкнула старуха. - Хочешь еще один посмотреть? Я, наверное, кивнул, и старуха хлестко хлопнула в ладоши. Свет в избе мгновенно погас. Когда глаза мои привыкли к темени, на пороге появилось существо с ног до головы закутанное в бело-прозрачное одеяние, несомненно, женское существо деликатной конструкции. Испугавшись искуса, я обернулся к Екатерине Федоровне, но ее не было, она исчезла в неизвестном направлении. Существо, несомненно, женской принадлежности продолжало судьбой стоять на пороге, Казалось, дуновение особого душевного ветерка подвигает его ко мне. Такой же ветерок подул мне в спину, и я подумал: - Вика! Это пришла Вика!!! - Ну да, Вика, - прошептал мне на ухо бес. - В зеленом своем платьице с пупырышками. - Его же Шемахинская украла? - Ну и что? Сбегала за новой моделью к своей портнихе, и сразу же назад, к любимому. Тут существо женской принадлежности шагнуло ко мне, протянуло нежные руки, во тьме светившиеся своей белизной. - Гюльчатай, открой личико, - захихикал бес. Существо шагнуло еще. Еще шаг. Другой. Что-то толкнуло меня выйти из-за стола ему навстречу. Пальчики существа прикоснулись к моим бокам. Теплые нежные пальчики прикоснулись, пальчики, чуть подрагивавшие от естественных человеческих чувств. Я стоял, оцепеневший, стоял, чувствуя кожей эти пальчики. Существо, подхваченное порывом попутного душевного ветерка, обняло, меня, прижалось, как к мужеской физической силе и подспудному утолению. Я почувствовал его покорные плечи, теплые груди с кнопочками сосков (тронешь их - и все, улетишь как ракета на седьмое небо). Почувствовал животик, мягко-упругий, с всевидящим глазком пупочка. Почувствовал бедра живительные, обещающие стать щедрыми, стать наклонными плоскостями, упадающими к самому сладкому в мире источнику удовольствий. Я почувствовал, что сейчас я снесу это божественное существо к кровати, брошусь на него соколом, овладею, оставлю в нем сперму, и Вика умрет. И в целом мире останется лишь это существо на постели, я, лежащий рядом опустошенно, и ничего между нами, кроме мокрого места. - Знаешь, мне кажется, я обнимаю не тебя, а ее. Вику, - прошептал я в ушко созданию. - Ну и замечательно! - ответило мне бес. - Когда бросишь ее на кровать, подумай, что бросаешь Вику, и все будет тип-топ. - Нет, - возразил я. - На свете, кроме Вики женщин нет. Идите, девушка, к своей маме, пусть она вас довоспитает. Тут, видимо, от решительности моего голоса загорелся свет, и хриплый голос сказал из-за моей спины: - Мама у нее осталась в Таджикистане, в городе Куляб. И потому она пойдет к папе, который скоро придет со стройки голодный, вместе со своими сынами. Иди, Лейла, домой. Тебе пора готовить им плов с курятиной. Голос, звучавший за моей спиной, конечно же, принадлежал Екатерине Федоровне. Судя по всему, все это время она сидела на корточках под широким своим столом.