Он замолчал, вылил водку в рот, запил пивом, криво усмехнулся и посмотрел собеседнику прямо в глаза:
- А ты, наверное, думал, я тебе помогу? Этакой моей сильной рукой мечтал устранить препятствия на пути к высокой цели? Рассчитывал на мою протекцию, быть моим протеже? Как же, знаменитость! Да ему стоит словечко замолвить - и вот он, пресловутый камень сдвинулся с места и потекла водичка... А? Что, не так?
Андрей отвел взгляд, опустил голову. Краска сползала со щек, вытесняемая бледностью. Слушать это было больно. Но ведь так и есть на самом деле. А если глубже?.. Его только что отхлестали по щекам и поставили на место, но при этом не потрудились заглянуть в душу, увидеть в нем человека, однокашника, друга. Вместо этого ему отвели роль всего лишь жалкого просителя. В нем что-то взорвалось - гордость, наверное, громко заявила о себе. В лицо вновь ударило краской. Уперев взгляд в стену пивной, он выдавил:
- Не думал я, что ты так со мной... хотя, в общем-то, сказал правду. Но одного не учел: ничего нет на свете дороже дружбы, и я пришел к тебе как к другу за советом, поддержкой... пришел в трудную минуту! А ты, значит, увидел в себе всего лишь "волосатую руку"? А я... выступаю перед тобой как нищий, просящий подаяние!
И поднялся. Гордость, что начала закипать внутри, заставила его сделать это.
Максим опомнился, тряхнул головой. Так можно разбить самое дорогое! Вот черт, наговорил, не подумав... Схватил друга за руку повыше локтя.
- Сядь, не кипятись.
Тот сел. Взгляд - в кружку, где выдыхались последние пятьдесят граммов.
- Ты прости, Андрюха, - глухо произнес Максим, - я, кажется, что-то не то ляпнул. Сказываются, по-видимому, прежние годы, когда я, как Давид, гордо попирал ногой голову поверженного Голиафа. Со мной это временами бывает, водка ударяет в голову. Прости... и забудь. Забудем оба. А если я опять - ты мне посохом в висок, как царь Иван. Лучше поплачемся друг другу в жилетку и, как старые добрые друзья, поведаем о наших драмах. Ты пришел ко мне со своими и, в общем, правильно сделал. Куда же еще тебе было идти, кому излить душу, как не другу?
- Вот именно - излить, выплеснуть, закричать, быть может! - отозвался Андрей. - Помнишь, как церковники в средние века говорили по-латыни: "Оферте малум екс вобис" - "Исторгните зло из среды вашей!" Хотя, видимо, фраза не совсем к месту.
- "В надежде, что после ненастья выглянет солнце" - "Пост нубила фобус" - сказал Максим. - Видишь, вспомнили кое-что из студенческих лет... Ну, а теперь давай - что у тебя за душевные невзгоды? Послушаем, обработаем, сделаем выводы. Выпей сначала, так будет легче. А потом пивка... Закуси. Ну, а теперь, как я понял, ты хочешь сказать, что писать начал совсем недавно? То есть год или два тому, как ты всерьез надумал публиковаться?
- Верно, - согласился Андрей, жуя тарань, - раньше как-то и в голову не приходило.
- Почему? Ты ведь знаешь, без постоянной тренировки рука начинает вянуть и чахнут мозги. Представь, что стало бы с Антеем, не касайся он во время поединков своей матери-Земли? Уж не стал ли на твоем пути Геракл?
- И не станет, ибо силу, а главное - волю к победе я не утратил.
- Это хорошо, но ты же не Исав и не продавал никому свое первенство?
- Мне просто некогда было этим заниматься, - тяжело вздохнул Андрей. - Знаешь, тут как на войне: только высунешь голову из окопа, а уж вокруг тебя свистят пули, ухают снаряды, дрожит земля под гусеницами танков. Когда уж тут петь песни?.. Всё какие-то злоключения, неурядицы, мешающие творить. Женился рано, сам ведь знаешь мою первую жену, потом - дети... Нужны были деньги - и стало не до журналистики. Жил у тещи, мало того, вообще у черта на рогах, да еще в бараке. Ребром встал вопрос о жилье, пришлось идти на стройку. Зарплата там, сам понимаешь... и диплом твой никому не нужен. Так летели годы... Пописывал, правда, кое-что в свободное время, когда дети уж большими стали... рассказы, повести, стихи. Потом отвозил их в журналы. Четырежды мне возвращали их обратно, не объясняя причин. Ну, думаю, совсем сдал позиции, разучился, ослаб умом.
- Кажется, интеллект твой к тому времени заметно поугас, - вставил Максим.
- Да и где его наберешься в рабочих коллективах? Что ни слово - то мат; ни о чем другом, кроме насущных производственных проблем и собственной жизни-копейки, речи не шло. Эрудиция, интеллект, культура - все разбивалось о доминошный стол и картежный диван. Я пытался как-то лавировать в этом море невежества и бескультурья, бороться со скабрезностью, за что и получил прозвище "профессор". Спасали от этой рутины книги. Если бы не они - верные, молчаливые друзья-альтруисты, как я их называю - вероятно, я сошел бы с ума, окружаемый людьми, имеющими смутное понятие о Диккенсе и Бальзаке, Саврасове и Ньютоне, не говоря уже о Дарвине и Кампанелле.
Последний отказ вообще заставил бросить перо. Но тяга к творчеству одержала верх. Я вновь вернулся к малой прозе. Правда, никуда не отсылал и не отвозил, а отпечатывал и сшивал, делая книгу. Потом таким же образом сделал другую.
- И стал редактором Самиздата, - невесело обронил Максим.
- Все же надежда не оставляла меня, - кивнув, продолжал Андрей, - и одним прекрасным днем я решил штурмовать издательства. Скоропалительное, надо сказать, решение. Это было все равно что дать пятый разряд новичку, не имеющему понятия о газовом ключе или не видящему разницы между краном и вентилем. Я понял это после нескольких отказов и вновь переключился на журналы. Но и здесь - та же черная полоса, только потерял уйму времени.