- Черт возьми, Макс, - не выдержал Андрей, - ей богу, твой монолог задевает за живое... Но неужто ты, вокруг которого было всегда столько женщин, не мог найти среди них одну - единственную и неповторимую?
- Как видишь, - Максим развел руками. - Повторяю, те, что низвергли меня в пропасть, были пустышками, не способными на большое чувство; а другие, из богемы... Знаешь, женщина по своей природе труслива. Будучи в тебя влюблена, она никогда первой не скажет об этом. Она предпочитает ждать. Чего же? Пока ты сам не подойдешь и не скажешь, что она одна для тебя милее всех и никто, кроме нее, тебе не нужен. Но вся беда этой дамы в том, что, во-первых, ее могут опередить, и тогда она, будучи по природе лишенной логического мышления, загорается местью к сопернице. Во-вторых, в море женщин, которое нас окружает, мы и сами порою не можем разобраться, какая милее, ибо каждая по-своему мила и желанна, и каждой мы готовы вручить свою душу. Не догадываясь об этом, они полагают, что мы их сестру по пальцам считаем, ежедневно меняя как перчатки, а потому боятся потерпеть фиаско и не спешат к нам со своими чувствами. Они прячут их в глубине души, терзаются при этом, безмерно страдают и ждут - когда же гора двинется к Магомету? И невдомек этой одурманенной любовными чарами прислужнице Эрато, что в груди объекта ее страсти бьется сердце, истосковавшееся по ласкам и любви, готовое упасть, и уже не гореть, а пылать безумной страстью, но лишь у ее ног, которые оно будет согревать своим теплом. Вот такой будет тебе мой ответ, Андрей.
- Достойный шевалье де Грие, - резюмировал собеседник.
- Пожалуй, - согласился Максим, - вот только с Манон проблемы и, кажется, неразрешимые. Куда уж мне теперь, любая Манон от меня шарахнется, стоит дыхнуть в ее сторону.
- А завязать?.. - осторожно спросил Андрей.
- А к чему? Чтобы снова начать писать? - Максим обреченно махнул рукой. - Ничего уже не получится. Мой ум стал подобен тихому погосту, а душа, чувства и стремления разбиты параличом. Только Манон Леско способна была бы всколыхнуть все это, но... мой дорогой друг, сия знаменитая особа жила в восемнадцатом веке, и ныне от нее не осталось даже праха.
- Но ведь ты в болоте, Макс, неужели сам не видишь? Ты заплыл далеко, слишком далеко, имей же силы повернуть назад! Я понимаю, всегда легче заплыть на глубину, нежели вернуться оттуда, но собери свою волю, отруби гнилой сук, восстань из мрака забвения и вновь яви миру себя! Разве это так уж невозможно? Неужели то, что тебя ныне окружает, ты называешь жизнью? Хочешь, с тобой поговорит монах из некоего монастыря? Вот что он скажет тебе:
"Где пребываешь ты? В плену!
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог
Ты променял бы, если б мог?"
Максим невесело усмехнулся, подумал мгновение, потом сказал:
- Представь, я тоже помню "Мцыри" и вот как отвечу:
"Теперь я знаю водки власть,
Одну - но пламенную страсть.
Ее я ныне признаю
И о прощенье не молю".
Нет, Андрей, со мной все кончено. Я пожил красиво и широко, теперь я умер.
- Кто умел жить, должен уметь умереть, а ты не сумел этого сделать. Ты заживо похоронил себя в склепе, который сам же и воздвиг, отгородился в нем от мира, от людей, от всего живого и заявляешь: "Всё, баста, я умер, меня нет, забудьте меня все!" А ты забыл, что жизнь дается лишь раз, и надо прожить ее умно, смело, так, чтобы гореть, а не тлеть!
- Да, - тяжело произнес Максим, - было время... Но я сгорел, меня не воспламенить.
- Ты не сгорел, а лишь потух, и нужен яркий огонь, чтобы ты вспыхнул вновь!
- Такого огня нет.
- Что же, в таком случае, способно зажечь тебя? Какая искра, какой факел? Или ждешь пожара, который высушит тебя, промокшего насквозь? Только тогда вспыхнешь?
Максим долго не отвечал, опустив голову и бессмысленно уставившись на яркие головки одуванчиков рядом с кружками. Потом, не меняя позы, произнес фразу, которая должна была поставить точку в их разговоре:
- Быть может, я жду встречи с моей Манон. Появись она - и я пойду на Габсбурга.
Андрей театральным жестом воздел руки к небу:
- Господи, сделай так, как просит этот безумец! Воскреси его, как воскрес сам, заставь восстать из праха и верни в мир живых людей, которые его любят, ждут и верят ему!
Максим только усмехнулся, услышав эту молитву о ниспослании чуда. Потом изрек:
- Для этого ему пришлось бы разрушить рутину, окружающую, в принципе, каждого из нас.
- Разрушь ее сам! Поменяй место работы, измени образ жизни, чаще бывай среди людей - других, не тех, что на производстве. Те успели приглядеться к тебе, да и ты к ним; здесь все привычно и вряд ли что засветит... Кстати, где ты работаешь и кем?
- Тут, недалеко. Подсобником. Удивлен? Да, да... Остатки интеллекта стремительно просачиваются сквозь песок и уходят в вечность. Сама специфика работы и коллектив, как ты понимаешь, не располагают к беседам о культуре и не взывают к возвышенным чувствам.