- Мой тебе совет на прощанье, Макс, как другу: кардинально измени все это!
Максим криво ухмыльнулся:
- Думаешь, легко найти сейчас работу?.. Всюду чурбаки. Хорошо, хоть эта есть.
- Тогда возьмись за себя! Разорви паутину лени-хандры, вспомни, что ты писатель! Не простой смертный, черт тебя возьми! И... завяжи с этим. - Андрей ткнул пальцем в сторону двух четвертинок. Ему показалось при этом, что они недобро покосились на него из-за кустика травы. - От этого добра не будет. Никто еще не видел от нее ничего хорошего.
На этом их разговор закончился.
Они поднялись с парапета, прощаясь, обменялись рукопожатием, а потом от души обнялись. Максим проводил друга на остановку и, когда Андрей уехал, помахав ему в окно рукой, долго стоял, провожая взглядом удалявшийся автобус.
2. Отверженные
Несколько дней прошло после этого - и снова бессонная ночь, одна из многих. Где уж тут ложиться, если проспал весь вечер. Теперь, ночью, когда надоело смотреть телевизор, Максим до трех утра читал. Не забывал время от времени "подлечиться": на лоджии ждало "лекарство" - пиво из холодильника. В четвертом часу он завалился в постель, а в половине седьмого поднял тревогу будильник на тумбочке.
Максим шагал на работу по сухим, чистым тротуарам, слушал чириканье воробьев, провожал глазами переполненные автобусы, смотрел в безоблачное небо и радовался новому дню. Но по-своему. Согревали душу тридцать рублей в кармане брюк. Это на выпивку. И мысль эта, знакомая многим, вдохновляла его на что-то нужное, придавала бодрости, оптимизма, вселяла в него сознание значимости нынешнего дня с его определенным смыслом. Он шел и улыбался. Значит, день начнется с "нее". Желающие составить компанию найдутся, с этим не было проблем.
На миг метнулась в мозгу и обожгла мысль: "Зачем мне это? Сколько можно? Ведь до хорошего не доведет, Андрей прав!" Но в ту же минуту воображение услужливо нарисовало гонца с заветной "поллитрой" и розлив на троих в тени тополя или за подстанцией, в кустарнике. Благая мысль тотчас улетучилась и больше не напоминала о себе.
Дойдя до конца тротуара, Максим вышел на проезжую часть и собрался уже обогнуть магазин "24 часа", как от дверей этого магазина, прозванного местными алкашами "терем-теремок", к нему шагнула какая-то девица.
- Слышь, не будет трех рублей?
Максим посмотрел на нее. Из тех, что называют бомжами, только род другой.
- Не будет, - буркнул он, не останавливаясь, но вслед донеслось:
- Ну, двух...
Он приостановился.
- Ты чего, подруга, в натуре, своих не признаешь? Сам такой же.
- Ну, извини.
И она отвернулась. Больше он ей был не интересен.
Еще с минуту, шагая, Максим думал об этой "оторве", как сразу же ее нарек. Средний рост, "фасад" - так себе, второпях размалеван; одета в какую-то хламиду. Больше разглядеть ничего не успел, да и не присматривался, очень надо... "Вот кишка, с утра уже у магазина пасется, рубли сшибает, - подумал с отвращением. - А рядом, как пить дать, дружки дожидаются. Тьфу!" И тут же выбросил это из головы, будто засохшую грязь стряхнул с ботинок, стукнув ими об асфальт.
Идентичный череде предшествующих ему, день прошел быстро, и вот уже Максим шагал домой той же дорогой. Те же дома, тротуары, перекрестки, те же светофоры и вдоль домов "мертвые" машины, на которых никто не ездил. Неизменный маршрут - день за днем, месяц за месяцем. Годами.
Светофор. Красный. Но надо идти, на зеленый все равно не успеть, горит всего несколько секунд, да и то крути головой по сторонам, того и гляди - наедут.
Но вот и мост, за ним - "теремок". В памяти всплыла утренняя встреча. Отчего - Максим и сам бы не сказал, но вот почему-то вспомнилось. Усмехнулся, подумав о той девице: "наверное, уже готова". Но не увидел ее и тотчас забыл, успев сделать вывод: "Залетная. Раньше ее не замечал".
Светило уставшее солнце, веял легкий ветерок. Шагать было приятнее в тени деревьев, но она ложилась на тротуар, занятый машинами. Пришлось идти по мостовой, на солнцепеке, и Максим ускорил шаг, мечтая посидеть в беседке для "доминошников", в тени, с бутылкой пива. А еще лучше... Хорошо, если там есть кто-то из завсегдатаев, можно будет послать гонца, расслабиться, поболтать за жизнь. А чего домой тащиться, в самом деле? Кто его там ждет? Ни жены, ни детей... Отец скоро придет с работы и сядет за свою машинку хрущевских времен. Что-то печатает, говорит, воспоминания... но, может, роман. А мать придет поздно, она с девяти до девяти, через два дня...
Вот такая круговерть. Они у него стареют, к тому же финалу неумолимо идет и он сам. Впрочем, как и те, что в беседке... Кто они? Много ли видели в жизни? Судя по разговорам, не очень. Он хоть и моложе их, но повидал немало и пожил в свое удовольствие. И главное - оставил после себя что-то в дар человечеству - непреходящее, полезное, что не забудется. А они, его "коллеги" попосиделкам против собственных окон? Что оставили они? Чем могут похвастать? С легкой ли душой уйдут в забвение, каждый ли сумеет сказать при этом: "Я не напрасно жил, потому что дал жизнь своим детям"?
Вот оно! То, что его гнетет, мучит порою, досаждает, отличает его одного от массы других. "Дурное дело нехитрое" - как-то пытался он высказать мнение о смысле жизни "обитателей" беседок, о том, что они оставят после себя. Но тут же сам себе возразил: "Но надо еще сотворить это самое дело! Не каждому дано, жизнь диктует свои законы". А ему дано? Конечно, как и всем, но куда торопиться? Куда?.. И пойманной птицей в клетке, в который уже раз билось в голове: "А ведь уже за тридцать..." И все чаще иглой колола в мозгу мысль: "Что же дальше?.."