На тоненьком пальце царевны блестело колечко из золота и зелено-синей эмали, которым она так восхищалась.
Тело Нефрет стали пеленать длинными льняными полотнищами. Каждый виток все больше скрывал золотистое тело, лишь светился открытый треугольник на лбу — трогательный символ прощания и потаенной надежды. Сатми прикоснулся к нему дрожащими губами. Последнее любовное прощание для уходившей в царство теней, на луга блаженных — жестокое расставание для живых.
В эти прощальные часы Сатми мысленно снаряжал Нефрет в далекий путь, готовил ее душу к мигу, когда та предстанет перед вечным Судьей. Душа Нефрет скажет ему, что за свою короткую жизнь царевна не успела вдоволь испить из чаши радостей.
Между слоями бинтов на ее теле покоились амулеты — спутники по путешествию в царство теней.
Священные амулеты были изготовлены руками лучших мастеров из самых драгоценных материалов: здесь были изумруды, аметисты, гранаты, аквамарины, агаты, яшма, лазурит, обсидиан, офиолиты, гематиты, бирюза, янтарь, кораллы, малахит, жемчуг и золото.
Здесь были скарабеи — символы возрождения жизни, ибо новая жизнь восстает из зарытого в землю шара, который они толкают перед собой, пряча в нем яйцо. Здесь были маленькие колонны, символы постоянства, и ястребы, символизировавшие силу божьей матери Исиды. Здесь были скипетры из папируса, изображавшие силу вечной молодости, соколы с человеческими головами — символы единения души и мумии, лягушки как знак воскресения и неудержимого бега жизни и лютня-нефер, соответствовавшая имени умершей и служившая символом радости и удачи. Наконец — божественное око, дарующее здоровье, и солнце — символ вечности.
Эти и другие амулеты были призваны охранять жизнь, способствовать воскресению и вместе с бинтами служить стеной для защиты от разрушительного наступления времени.
Нефрет завернули в мешковину, исписанную отрывками из книги «О Явлении пред Ликом Света»[26]. Опытные руки пеленали ее осторожно и бережно. Жрец, проводивший обряд, склонился над покойницей, нашептывая ее душе советы, как вести себя в путешествии.
Умершую накрыли последним покровом из мешковины, шафрановое полотно зашили и обвязали лентами. Этот сверток уже не напоминал человеческое тело.
«Ступай в далекий путь, Нефрет! Сатми будет сопровождать тебя, ибо его имя вырезано на твоем амулете. В нем он, любящий тебя. Вместе с тобой будет он звать твое сердце, пока жизнь не вернется к тебе, будет стучать, как цыпленок в скорлупу, пока твое сердце не забьется под этим покрывалом.
Сердце мое, родное мое сердце! Благодаря тебе я начал жить, о, сердце.
Не дай имени моему увясть. Не дай лжи пасть на мои слова пред могущественным властителем Аменти, страны нисходящего Солнца.
Никогда не устанут уста мои повторять твое имя, Нефрет, возлюбленная моего сердца…»
Так молитвенно шептал Сатми.
Семьдесят дней готовили тело Нефрет к далекому путешествию.
Семьдесят дней до изнеможения трудились художники, расписывая стены высеченной в скале усыпальницы, которую фараон приготовил для себя. Он уступил гробницу своей любимице, заменившей молодому фараону сестру.
От горя постарел фараон и выглядел как воплощение скоби. Он приказал личному секретарю Нефрет прилежно переписать все, что она ему диктовала, и положить свитки в драгоценную шкатулочку. Ее песни должны были уйти с нею из жизни, дабы она могла их петь после смерти.
Семьдесят дней работали резчики над скульптурами людей — пекарей, прачек, гребцов, золотых дел мастеров, слуг и рабов, что должны были служить Нефрет в загробном мире. На стенах гробницы появились изображения широких полей, тучных стад и богатых рыбой рек, что доставят ей щедрые дары.
Саму царевну фараон велел изобразить в кругу друзей, дабы вечно наслаждалась она их беседой.
Лучший художник фараона, хоть и еретик, был ценителем красоты, разделял горе Сатми и сумел это горе передать. Он изобразил верховного жреца у гробницы, встречающим похоронную процессию. Ученики мастера дивились живости изображения. Имя верховного жреца навеки соединилось с именем царевны, чья смерть так глубоко потрясла Сатми.
Кроме предметов повседневного обихода, ремесленники изготовили для усыпальницы немало прекрасных вещей. Это было приданое царевны, и оно должно было поразить ее жениха из варварской страны, дабы и он искренне соболезновал фараону и печалился о красавице, предназначенной ему в жены.
Погребальная процессия шла медленно и величественно. У входа в усыпальницу мумию положили на песчаный холмик. Жрец молился, плакальщицы рыдали. Сестра Нефрет, царица, убрала мумию цветами. Фараон еще раз поцеловал свою любимицу.
— О, Нефрет, я скоро тебя покину! Когда отойду, ты останешься одна и никто не пойдет за тобой. Ты, так любившая петь — теперь молчишь. Ты, веселившая меня шутками — ничего не отвечаешь…
И хор плакальщиц продолжал рыдать:
«Плачьте по ней, дайте волю слезам! Ты, сиявшая как лик солнца, обречена теперь на одиночество, ты, так любившая танцевать — теперь связана, ты, носившая драгоценные одежды, теперь лежишь, завернутая в грубые покрывала!..»
Столбы дыма уходили вверх. Сатми равнодушно слушал причитания — он слышал только песню своего сердца:
«Нефрет, которую ты целовал так мало — уходит от тебя…»
Мумию внесли в склеп. Жрец омылся обычной и красной водой, очистил себя южным кадилом и северным курением, возвратил Нефрет ее тень, бежавшую от царевны за несколько минут до смерти, вернул ее конечностям подвижность. С помощью железных инструментов он таинственным образом отверз уста Нефрет[27]. Пала преграда, что могла помешать ей насладиться жизнью, полной теней, к которой подготовили ее близкие в набожной любви.
Нефрет положили в саркофаг, напоминавший очертаниями человеческое тело. Золотая маска была лишь бледным подобием прекрасного лица царевны. Гроб закрыла золотая крышка с орнаментами и резьбой. Все скорбящие покинули склеп. Последним вышел Сатми. Его ноги налились свинцом, в груди была пустота, ибо сердце его осталось в гробу Нефрет. В руках он нес цветы, сорванные с украшавшего мумию венка. Из склепа доносились только голоса рабочих, которые должны были запечатать вход.
Сатми низко, едва не упав, склонился перед раскрашенной статуей, изображавшей Нефрет в белом платье, с лотосом в руке. Он положил на пьедестал цветы и быстро отошел. Рабочие выбили подпорки и тяжелый обломок скалы упал, загородив вход. Поспешно, торопясь на тризну, установили надгробную плиту.
Тяжек был для Сатми погребальный пир, мучительны песни и танцы. Огнем жгли его восклицания:
«Наполняйте счастьем свои дни, ибо лишь мгновение длится наша жизнь! Наполняйте их счастьем, ибо по смерти на веки вечные сойдете в могилу!»
И одновременно, воздавая дань торжественного уважения смерти, смягчая этот вызывающий призыв, погребальный арфист ударил по струнам большой красочной арфы и запел гнусавым бесстрастным голосом:
«Величествен наказ великого Осириса, чудесная от начала веков назначена воля[28]. Пожирает время людские тела, и люди нас покидают. Приходят другие на их место. Боги и фараоны, бывшие некогда, покоятся в своих пирамидах. Лежат их подобья и мумии, но остались дворцы их пустыми… А потому утешь свое сердце, следуй его веленьям. Свершай дела свои на земле по веленью своего сердца, пока не придет к тебе день оплакиванья. Осирис не слышит скорбных криков и воплей. Причитания никого не спасают от могилы. А потому празднуй прекрасный день, устремляйся к счастью. Видишь, никто не взял с собой своего достояния, никто из ушедших не вернулся обратно».
26
27
28