Став начальником лагеря, Петр Кондратьевич в первое время сильно изменился по отношению к любимой жене. Казалось, совсем недавно он оберегал Антонину от лишнего дуновения ветерка, одаривал подарками, боготворил и лилеял, пусть редко, по-своему, по-военному, но это было.
Жизнь в Ленинграде и на даче Басырова близ Ладожского озера казалась то ли сном, то ли сказкой, то ли рассказом о чьей-то чужой судьбе.
Изо дня в день Антонина хлопотала по хозяйству, занималась ребенком, снова и снова перечитывала то, что привезла с собой и что можно было взять в скудной лагерно-поселковой библиотеке.
Петр Кондратьевич с утра до позднего вечера пропадал на службе, не рассказывая жене где был и чем занимался. Приходя домой, он вешал шапку и тулуп, умывался, обтирал голову платком и садился обедать. Все теперешние отношения между мужем и женой сводились к серому однообразному домашнему быту и коротким ночным насилиям без любви, ласки и страстных поцелуев.
Лагерь находился совсем рядом, минут двадцать пешком, но Антонина обходила его стороной, как чумной дом. Все же присутствие лагеря ощущалось повсеместно — разговорами, собачьим лаем, следами на снегу.
Кое-как прошла первая неделя пребывания на новом месте. В единственный и долгожданный Антониной выходной, Петр Кондратьевич с утра сдвинул обеденный стол к окну, достал две бутылки водки и сел перед радиоприемником слушать хор Пятницкого.
- Петя, - вздохнула Антонина.
- У меня выходной, - не оборачиваясь ответил он.
- У меня тоже... и я ждала этот день, чтобы мы... все вместе... с тобой и Эльвирой... могли бы...
- Я устал! - резко хлопнув ладонью по столу, рявкнул Басыров.
- Хорошо, - тихо ответила она.
Молча приготовив мужу незамысловатую закуску, Антонина занялась своими обычными домашними делами, возненавидев воскресный день всей душой.
В дополнение к испорченному настроению молодой женщины гнусным сопением припьяневшего начальника лагеря, к полудню в избу влетел розовощекий сержант в сливочном тулупе.
- Товарищ Басыров! Разрешите обратиться! - отчеканил тот, просив руку к коротковыбритому виску.
- У меня выходной! - огрызнулся тот.
- Извините, товарищ капитан... Но у меня срочно.
- Говори!
- Беглецов догнали, в лагерь доставили, - торопливо выпалил сержант. - Куда жмуриков будем складывать?
- Политические? – нахмурился Басыров.
- Так точно, - кивнул тот. - Уголовники зимой не бегают. Понимают, что далеко не уйдешь – догонят или замерзнешь.
- Целые хотя бы? – словно не замечая испуганного лица жены, спросил начальник лагеря.
- Тех, что неподалеку нагнали, так точно, целые, - ответил сержант. – А с тех, что спецгруппа Сухова преследовала, только кисти рук принесли… для дактилоскопии. Далеко ушли, не было смысла обратно целиком тащить.
- Вот пусть Филимонов и разбирается, - недовольно буркнул Басыров. - У меня видишь что?..
Он указал на початую бутылку водки и радиоприемник, заменяющий собутыльника.
- Что?
- Выходной!
- Разрешите идти? - рявкнул сержант.
- Давай! - не глядя кивнул Петр Кондратьевич, вновь наполняя граненный стакан водкой.
Будто только что заметив присутствие женщины в доме, сержант безмолвным кивком поздоровался с ней и пулей выскочил вон.
Покосившись краем глаза на Антонину, Басыров тяжело вздохнул и заглотнул содержимое стакана, тотчас же тупо уставившись в коробку радиоприемника невидящим взглядом.
- Говоря словами хорового руководителя, товарища Пятницкого Митрофана Ефимовича, - распылялся диктор. - Народная песня – эта художественная летопись народной жизни, к глубокому сожалению вымирает с каждым днем… Деревня начинает забывать свои прекрасные песни… Народная песня исчезает, и ее надо спасать.
- Надо спасать, - пробубнил Басыров, соглашаясь с диктором, и наполнил стакан водкой.
- Кто бы меня спас, - вздохнула Антонина, но ее слова остались незамеченными.
- По дороге неровной, по тракту ли, все равно нам с тобой по пути, — прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати! - застонало радио. - Прокати нас до речки, до лесенки, где горят серебром тополя. Запевайте-ка, девушки, песенки про коммуну, про наши поля!..
Следом за одним посетителем, тишину воскресного быта снова нарушил незванный гость. На этот раз гостем оказалась Настасья Олеговна, с первых дней возложившая на себя ответственность за Антонину и ее дочь.
- Доброго дня, Петр Кондратьевич, - с порога поприветствовала она, но не получив даже взгляда, осуждающе покачала головой. - Антонина Николаевна, а я к вам... Завхоз баньку истопила. Бабий день! Не хотите...