В одно утро, когда она подходила с цветами к собору и остановилась, чтобы поправить букет, к ней подошел молодой человек и, видимо, любуясь ею, а не цветами, сказал:
— Мадемуазель, что стоят ваши цветы? Я бы с удовольствием купил их.
— Сударь, это цветы не для продажи, я их несу в церковь для Лурдской Божьей Матери.
— Подарите мне хоть один цветок. Вот эта фиалочка, она переломлена и недостойна занять место на алтаре Святой Девы!
Смущенная необычайностью просьбы, молодая девушка протянула молодому человеку просимую фиалку и, улыбнувшись, взглянула ему в лицо. Их глаза встретились, и оба почувствовали необъяснимое влечение друг к другу. Так обыкновенно возникает взаимная, глубокая привязанность, то непреодолимое чувство, которое называется любовью.
В продолжение нескольких месяцев молодые люди встречались на паперти собора перед воскресной обедней и молча раскланивались. Чувство разгоралось сильнее. Когда один долго не приходил, другой не входил в церковь и поджидал у входа…
Однажды, по окончании службы, он поспешил к кропильнице подать ей святой воды и вышел из церкви вслед за белокурым ребенком.
— Позволите вас проводить до вашего дома? — робко спросил он ее.
— Мерси, я живу тут же, недалеко: вот здесь, — наивно указала она на дом, где помещалась ее квартира, и затем на окно в пятом этаже.
— Так высоко? — спросил он.
— Да, там у меня мастерская, я шью платья.
— А я живу еще выше, чем вы…
— Неужели?
— Да, на горе Симеиз, пятая вилла направо, «Вилла Роз». Там у меня есть сад, весь усеянный цветами. Приходите в будущее воскресенье нарвать букет для Мадонны.
— Хорошо, я приду.
Это был их первый разговор.
В следующее воскресенье маленькая Субирус уже отыскивала «Виллу Роз» на дороге в Симеиз. Был теплый и яркий весенний день; в полях благоухали фиалки; в садах цвели апельсины и миндальные деревья, усыпанные розовыми и белоснежными цветами; темной зеленью отливали дубы, лавры, мирты и магнолии; стройно подымались кипарисы и туи; пирамидальные тополя, чинары и каштаны покрывались молодой и свежей зеленью.
Торопливо, поминутно вспыхивая, пробиралась девушка по пыльной дороге. Найдя виллу, она остановилась, чувствуя, что задыхается, и приложила обе руки к сердцу, которое билось как-то особенно сильно и часто. В это время калитка отворилась.
— Наконец-то! Я вас жду с восхода солнца! Входите, входите, но вы устали, зайдите отдохнуть сюда, на террасу.
Она не противилась и шла доверчиво за молодым человеком. Он ее усадил на плетеное кресло у стола, на котором был накрыт завтрак и кофе дымился на серебряной спиртовке.
— Могу я вас попросить быть за хозяйку дома? У меня никого нет, я одинок, мадемуазель…
— Жанна, — сказала она.
— Мадемуазель Жанна. А меня зовите Анри. Я инженер Анри Дюпон, ваш верный, преданный рыцарь.
Что могло сделаться, чтобы Жанна Субирус, строгая Жанна, безупречная Жанна, никогда не разговаривавшая ни с одним мужчиной, вдруг явилась на свидание к незнакомому молодому человеку, на его виллу и беспрекословно села с ним тет-а-тет завтракать? Все то же непоборимое чувство, нередко заставляющее молчать рассудок. К тому же доверчивая девушка никогда еще не сталкивалась с людьми и, конечно, ей и в голову не приходило, что ей следует опасаться своего нового друга.
Пятнадцатилетняя девочка, лишенная родительских ласк, вдруг почувствовала себя согретой и доверчиво, как цветок к солнцу, потянулась к согревающим ее лучам. Она без застенчивости придвинула к себе спиртовку и стала разливать кофе. Дюпон, напротив, как-то конфузился и не знал, как начать разговор. Поэтому завтрак прошел молча и скоро. Анри предложил приняться тотчас же за собирание цветов, и оба с облегчением вышли из-за стола и спустились с террасы в сад. Здесь неловкость исчезла совершенно, и они непринужденно стали разговаривать, срывая цветы, перебегая от одной клумбы к другой. Букет вышел великолепный. Анри обернул его бумагой и обвязал лентой. Затем он сказал своей гостье, что будет ждать ее в следующее воскресенье, а что сейчас боится ее компрометировать и потому не осмеливается провожать ее до церкви. Она ответила, что придет непременно, и поблагодарила его за цветы. Находя, что одними словами она недостаточно выразила ему свою признательность, шалунья протянула ему губки и он, сам не помня себя от счастья, поцеловался с ней.