А у Таги-Усака кудри полыхали, как огонь в этой чаше, и глаза будто молили о чем-то… «О боги, что делать, не идет он из головы!..» Мари-Луйс подумала о своем малыше. Он сейчас спит в люльке, подвешенной к потолку. Как бы нянюшка не заснула и не прозевала, если он вдруг раскроется!.. Уберегите его, о боги! И что там делает супруг?..
Мари-Луйс опустилась на колени перед изображением бога Мажан-Арамазда и долго молилась за мужа, за сына, за немощного царя-отца. Молилась, а облегчения не обретала. Видно, грех пожирает душу: слишком часто она произносит имя Таги-Усака. И зачем это, зачем?! Отведи злую напасть, всесильная Эпит-Анаит!..
Царице вдруг стало не по себе от одиночества. Она поспешила к жене хозяина дома. О тревогах своих с ней, естественно, не поговоришь, но тем не менее облегчить душу можно.
Каранни отправился к морю Наири. Не завлекла бы его коварная синь морская, не околдовала бы вероломная богиня Нуар… Слева от вершин васпураканских гор взвиваются ввысь дым и пламя. «Не дай им совратить тебя, душа моя, супруг мой Каранни! И тем более не вызови гнева пылающих огней! Колдовские чары богини Нуар безмерны. Остерегайся. Помни, как некогда мерзкая царица Шамирам собственными руками убила Ара. Он был прекрасен и мужествен. Неудержимая в своих страстях и вожделениях Шамирам явилась, чтобы завладеть Ара Прекрасным. Он был убит на земле Айраратской, около реки Ильдирун. Но тут нагрянула жаждущая любви богиня Нуар и унесла его тело в страну Наири, к извергающей огонь горе. Там она предала его огню, и совершилось чудо: Ара Прекрасный ожил…
Не увлекла бы и тебя богиня Нуар, супруг мой».
Утро началось кимвальным перезвоном.
Царицу пришел приветствовать властитель Нерика. За ним явился великий жрец Арванд Бихуни. Он подошел к священному огню, посыпал его щепотью ладана и, повернувшись к Мари-Луйс, поклонился ей:
— С добрым утром!
Пришел и Таги-Усак, но Каш Бихуни, словно бы не заметив его, сказал:
— Звезда Великого Гайка повернулась к Медведице, государыня царица.
Таги-Усак про себя усмехнулся. Поди же, этот усохший жрец сует свой нос и в астрологию?! Еще не наступил час звезды Гайка.
— Что хочет бог небесных светил? — спросила царица, обращаясь к жрецу.
— Мажан-Арамазд требует жертвы.
— Уже приготовлены три бычка и семь баранов.
Арванд Бихуни опустился на колени перед чашей с огнем, воздел руки и начал неслышно молиться, затем, как бы зачерпнув огня, он семь раз переложил его из ладони в ладонь и вернул опять в чашу. Совершив эту манипуляцию, жрец тяжело поднялся и громко сказал:
— Мажан-Арамазд требует, чтобы ему в жертву принесли человека, все равно кого — мужского или женского пола.
Мари-Луйс с ужасом подумала о своем ребенке. А что, если и там какой-нибудь жрец положил на него глаз?! Она чуть было не закричала, но тут заговорил властитель Нерика.
— Жертвенные животные уже помечены, — сказал он.
Великий жрец гневно посмотрел на него.
— Сам себе погибель готовишь, господин властитель! — И он обернулся к царице: — Или человека в жертву, как того требует извечный обычай, или этот город постигнет большая беда, божественная!
— Человек с рождения — жертва! — с горечью проговорила царица. — Зачем же делать его жертвой вдвойне, и к тому же до времени? Принесите в жертву бычков, буйволят, белых овечек. Я запрещаю приносить в жертву человека!
— Быть по-твоему, — ответил Арванд Бихуни. — Однако какой дать ответ хеттскому жрецу Кама Варашу, который требует, чтобы ему открыли двери жертвенника бога Шанта? Он привез для принесения в жертву юную девственницу.
Мари-Луйс снова вспомнила свое дитя.
— Запрещаю! — ответила она.
— Что ты тревожишься, великая царица? Жертва, она ведь не в себе. Ее одурманивают, и она даже может смеяться, бредить. Кама Вараш неуступчив, божественная.
— И, однако, он же в моих владениях! Как он смеет не подчиниться моему повелению? Если станет упорствовать, изгоните его из Нерика!
Таги-Усак про себя подумал: «Царица наша, ты что же, не помнишь, что у Кама Вараша в Нерике целых шесть тысяч приверженцев? Как его выгонишь при такой-то силище? Надо искать иной выход, надвигается беда».
Великий жрец удалился, гремя деревянными сандалиями о каменный пол. Все оставшиеся в помещении безмолвствовали. Слышно было только, как трещало масло в курильнице. Мари-Луйс подошла к огню, провела по нему ладонью и громко, четко выговорила: