— К примеру, медеплавильни Мецамора, Нахичеван со всеми его окрестными землями, нефтеносный Басиан. Не так уж это и много, но… Престолонаследник человек сурового права, не забывай об этом.
Артит Арар почувствовал себя вконец ограбленным. Но другого пути не было, и он вынужден был последовать совету верховного военачальника, который скорее имел силу приказа. На следующий же день, когда знать снова собралась в застолье, он при всех объявил, что дарит престолонаследнику Каранни и царице Мари-Луйс мецаморские медеплавильни, весь Нахичеван и нефть Басиана.
Каранни хитро подмигнул Каш Бихуни, мол, я доволен тобой, мудрец.
Тут же была составлена дарственная грамота, подкрепленная подписями и печатями.
На рассвете следующего дня Каранни, попрощавшись с сестрою и зятем, двинулся в путь к горам Сисакана.
Весна миловала.
Пышно цвел шиповник. В Нерике установилась жаркая погода.
На площади перед храмом толпилось великое множество армян и хеттов, прибывших на поклонение. И жрецов тут было — армянских и хеттских — тоже видимо-невидимо, несколько сотен. Они все сгрудились перед самым входом в храм бога Шанта и ждали, когда начнется обряд.
Арванд Бихуни и Кама Вараш были облачены в одинаковые хитоны. У армянского жреца расчесанные на прямой пробор длинные космы спадали на плечи. Борода у него завивалась. Великий жрец хеттов был обрит наголо.
Каменного идола в образе бога Шанта вынесли из храма и водрузили на возвышение. Белые глазницы его двигались. И весь он время от времени тоже вращался…
А толпа на площади все увеличивалась. Из ближних и дальних домов и улиц шли и шли местные жители-армяне. Иные были в белых хитонах, с зелеными венками на головах. Юноши играли на свирелях, на лирах. Рабы звенели цепями, опутывавшими их ноги и руки. Они все были обриты, но на макушке у каждого оставался нетронутым клок волос. Им не разрешалось украшать себя ивовыми ветками, петь и играть на каком бы то ни было инструменте. Было в толпе и множество жриц в красных хитонах. У каждой на шее висел небольшой сосуд со священной водой, чтобы опрыскивать ею собравшихся, освящать их.
Семеро одетых во все черное жрецов вынесли из храма горящую свечу, зажженную от священного огня, и подошли к идолищу. Оно семь раз обернулось вокруг себя, издавая при этом какие-то ужасающие звуки, затем остановилось ликом в сторону реки Тер Мадон. И тут же все собравшиеся на площади опустились на колени. Хеттские жрецы вынесли из храма еще и другие идолища, обвязали их цепями, чтобы, как считалось, души не отлетели, и стали дуть в рожки, извлекая хриплые и пронзительные звуки, стали кидать камни и пускать стрелы в стены храма, отгонять злых духов. Потом вдруг разом завопили:
— О бог Шант, сам себя породивший, снизойди! Предотврати злую напасть и покарай сошедших с пути, тобою указанного!
Постепенно все входили в экстаз. Толпа на площади раскачивалась, стенала и кричала.
Переодетый и на этот раз женщиной, Арбок Перч испытывал чувство омерзения от всего, что творилось вокруг, но тем не менее старался всюду успеть, все приметить. Сколько истовости, сколько безумия под прикрытием колдовства и заговоров, чего только тут не было. А главное, он все больше убеждался, что и паломники, и жрецы хеттские прячут под своими лохмотьями оружие.
Упившиеся допьяна несколько хеттов колотили в дверь публичного дома. Изнутри спросили:
— Кто там?
— Паломники.
— Хетты или армяне?
— Хетты, хетты. Мы хорошо заплатим.
— Не впустим. А богатства употребите на лечение своих пороков. Мы вас не примем.
Хетты раскричались, потребовали немедленно открыть. Тут к ним подошла целая группа медников во главе с Минаем, и хетты вынуждены были уйти.
А главная процессия тем временем направилась к въездным воротам Нерика. Среди них выделялась Мари-Луйс со своей свитой. Она была вся в белом, на голове жемчужная корона, увенчанная белой голубкой, тоже из жемчуга. Удочеренная ею хеттская девушка, тоже вся в белом, была рядом с царицей. Локоны ее обрамлял венок из белых цветов, в руках она держала лютню, извлекая из нее нежные звуки.
За царицей следовала нерикская знать. Властитель Нерика держал в руках сине-красно-желтое царское знамя с изображенным на нем ликом бога Мажан-Арамазда.
Мари-Луйс приблизилась к собравшимся на площади армянским жрецам, приложилась к рукояти подсвечника, в котором горела свеча, зажженная от священного огня, и подала знак своей свите, чтобы продолжили путь.
Дорогой она краем глаза наблюдала за сбившимися в кучке хеттами, пыталась определить, какое впечатление на них производит ее многочисленная свита и как они себя чувствуют — смелы и решительны или, наоборот, не очень уверены.