– Наконец-то я слышу от собеседницы моей слово одобрения, хоть оно и одето в шелуху язычества, – воодушевленно произнес Одед, – и я воспользуюсь моментом благости духа хозяйки дома, чтобы дать обещанный ответ на ее давний пронзительный вопрос – кто накликал страшную засуху на Израиль? Дело было так. Предвещал бездождье Эльяу, но не ведомо нашим мудрецам, чьей волей наслана беда – провидца иль самого Бога. Известно, однако, что испытание явилось карой израильтянам за великие их грехи, и один из них – убиение молодых пророков, учеников Эльяу. Не выбирая слов, скажу прямо: это Изевель вершила злодеяния!
– Позволь, многомудрый Одед! – остановила Аталья горячую речь гостя, – вместе с тобою мы признаём бесспорным, что Эльяу зарубил мечом сотни языческих жрецов.
– То было справедливой местью! Мера за меру ей названье! – вскричал Одед.
– Боюсь, дело здесь иное. Как неведомо, кто наслал засуху, так и не доказано, что Изевель убивала пророков. Уж коли ретивые твои книжники не справились с желанным доказательством, то навряд ли обвинения против матери верны. Святые письмена разумеют под мерой за меру уничтожение вторым преступлением первого и самого себя. А если не было первого, то нам остается просто преступление, не так ли, мудрейший Одед? Добавлю, что нелепо искать, который из тяжущихся наносить обиды начал первым – то безнадежная для здравого ума задача, темный тупик.
Первосвященник уж пожалел о том, что перевел в рискованное русло спорных мнений столь благоприятно и общесогласно завершавшийся разговор о добрых деяниях Иошафата. Поддержание духовного приоритета требовало оставить последнее слово за собой. “Не торопись, Аталья, – изрек Одед, – правда из земли произрастет. Но чтобы семени пустить побег – время требуется!”
Одед придал лицу значительное выражение, произнес слово прощания и с достоинством вышел. Муж Йорам почтительно смотрел ему вслед. Сын Ахазья с восхищением глядел на мать.
Глава 7 Заря грядущего
1
Привычным занятием молодой женщины Атальи были размышления о любви, неизбежно ведущие к раздумьям о двуногих тварях. Не все свои создания Господь наделил талантом вбирать в себя или отдавать ближнему эту невразумительную ипостась души, то бишь любовь. А о чем и о ком еще думать супруге наследника царского трона, обладательнице острого ума, не имеющей близких ей статусом товарок и окруженной властолюбивыми и алчными мужчинами, каждый из которых монарх либо в настоящем, либо в будущем? В одиночестве ты сам себе компания честная, а споткнешься – и поддержать некому!
Аталья то вспоминала благостное детство в Шомроне, то перебирала события иерусалимской молодости. Она не могла не признаться самой себе, что с годами поблек дарованный ей Богом талант. Ребенком она любила отца, мать, братьев. Теперь же охладела к родне. И только обвинения против Ахава и Изевели воскрешали былые чувства. Кровная солидарность с беспристрастием не дружна.
Жених Йорам не завладел воображением юной девы, а дни и ночи супружества не добавили огня. Аталья пришла к заключению, что нрав ее холоден, но беды в этом не видела. “Все-таки на двоих моей любви хватает – на меня саму и на сына Ахазью!” – говорила она себе.
В последние год-два она заметила в душе странные шорохи. Аталья привязалась к Иудее, новой своей родине. Ей стали небезразличны землепашцы и пастухи, купцы и разбойники, ручьи и поля, башни и стены, бедность и злоба. “Да разве можно любить или не любить царство? – смеялась она над собой, – земля и обитатели ее – это ведь не дом родной, не семья, не мать с отцом. Если кто приголубит – не верь лицемерию, ибо чужие все. Любовь, коли случится, то меж людьми, а не возникнет у человека к горам, лугам или озерам. Как это скучно – отчизнолюбие! Да и что сердцу до того, в каком оно краю стучит – везде воздух свеж, чтоб дышать, и солнце восходит светить и греть!” Дабы примирить хотение улучшений в Иудее с нелепой мыслью о любви к стране, она объяснила себе диковинное чувство понятными мечтами – украсить бытие, умножить негу, превзойти равных.
Хоть Аталья и частенько вспоминала свое невеликое годами прошлое, но природный дар рациональности неизменно поворачивал ее взгляд в сторону будущего. Чтобы преуспеть или по крайности уцелеть, следует приготовляться как к реальному, так и к невозможному. Слишком часто гибнут цари, и меняется власть. Победы и крушения, пиры и голод, пышность и скудость, грабежи, коварство, измены, покушения, месть, кровь – борзые кони перемен. Аталья придумывала себе место и путь к нему в грядущем мире. Раз даже помыслила себя царицей и содрогнулась – чтоб ей взойти на трон Иудеи, любимый сын Ахазья, законный наследник короны, должен умереть раньше ее самой! “О, нет, этого не надо!” – с испугом отвергла она жестокое вероятие.