Она взошла на трон после убийства ее отца, и часть страны до сих пор не смирилась с ее царствованием. Ее армия хорошо оплачивалась и потому была верна царице, но казна почти опустела. Аттолия ждала хорошего урожая, чтобы заполнить ее снова, но посол Эддиса грозил уничтожить урожай.
Сначала, конечно, он предложил выкуп, который, как он знал, царица не примет. Затем он несколько раз вежливо оскорбил ее в своей приветственной речи, и наконец сообщил, что шлюзы водохранилища Хамиатеса закрыты и останутся таковыми до тех пор, пока Вор Эддиса не вернется домой. Вода из горного водохранилища попадала в реку Арактус, а оттуда в систему каналов, которые орошали самые плодородные земли ее страны. Без воды посевы погибнут во время летней жары.
Она послала за Вором. Представший перед ней Евгенидис моргал по-совиному, словно ночное животное, извлеченное из своей берлоги на свет божий. Под спутанными волосами на лбу проступал желто-зеленый синяк. Рана над бровями затянулась коркой, но лицо все еще было покрыто засохшей кровью, а черные круги под глазами казались еще темнее синяка на лбу. Грязь на его разорванной одежде была еще сырой.
— Посол твоей царицы предложил выкупить тебя, вор, но я не согласилась.
Евгенидис совсем не удивился.
— Ты тайно бродил по моему дворцу и оставлял мне записки под блюдами для завтрака. Я сказала послу твоей царицы, что не приму никакого выкупа, и ты знаешь, что он ответил?
Евгенидис даже не пытался догадаться.
— Он сказал, что вода не потечет в Арактус, пока твоя царица не увидит тебя снова. Она закрыла шлюзы горного водохранилища, и все мои посевы выше Сеперхи будут гореть на полях, пока ты не приедешь домой. Что думаешь об этом?
Евгенидис думал, что это не очень хороший план, он не сработает.
Царица потеряла лицо из-за Евгенидиса, и ее придворные знали об этом. Кроме того, она уже не могла согласиться на выкуп, от которого отказалась. Она должна была учесть, что хотя Евгенидис не причинил ей вреда, украв талисман, о существовании которого она не подозревала, он мог подвергнуть ее большой опасности, передав свой трофей Сунису. Задумавшись, Аттолия провела кончиком указательного пальца по своей нижней губе.
Аттолия видела текст письма, направленного Сунисом в Эддис год назад, где он предупреждал, что никакие стены и армия не спасут царицу, если она снова пошлет к нему своего Вора. Все махинации Суниса, направленные на подрыв господства Эддиса, пошли прахом.
Аттолия подозревала, что не меньше трети ее баронов тайно принимают деньги Суниса на финансирование восстаний в стране. Она очень хотела бы использовать против царя такой замечательный инструмент, как Евгенидис, но Царский Вор был только у Эддиса. Аттолия с горечью призналась себе, что Вор Аттолии представлял бы для нее скорее угрозу, чем преимущество.
Она знала, что ее собственный дворец так же легкодоступен для Евгенидиса, как Мегарон Суниса, и не верила, что отпустив его однажды, сможет изловить во второй раз. Без сомнения, нельзя было дать ему уйти. Она слышала, что он является принципиальным противником убийства, но, как и Сунис, не верила, что это детское отвращение к кровопролитию помешает ему выполнять приказы его царицы. Он уже показал себя ее верным подданным.
Она сошла с помоста, чтобы встать перед Евгенидисом. Похоже, он не сильно беспокоился о своей дальнейшей судьбе. Казалось, его больше интересует инкрустированный золотом мраморный пол под ногами. Она ждала, и он медленно поднял голову. Он не был безразличен, он боялся смерти и еще больше того, что может случиться с ним до того, как он умрет, но головная боль мешала думать, и он не находил слов, чтобы спасти себя.
Он посмотрел на нее и слегка наклонил голову в удивлении. Он совсем забыл, как она красива. Ее волосы были отведены назад золотой лентой с рубинами, пересекавшей ее лоб чуть выше темных бровей. Ее безупречная кожа казалась полупрозрачной, как белый оникс. Как всегда, она была одета в подражание Гефестии, но легче было представить безразличную жестокость Великой Богини, чем разглядеть ее в глазах царицы Аттолии. Евгенидис улыбнулся, глядя ей в лицо.
Аттолия увидела эту улыбку, не содержащую ни намека на самоуничижение или малодушную лесть, совершенно не похожую на улыбку любого из ее придворных, и ударила его по лицу раскрытой ладонью. Его голова мотнулась к плечу. Он не издал ни звука, но упал на колени, борясь с тошнотой.