В тот вечер перед ужином Евгенидис присоединился к Эддис в ее покоях. Служанки сновали по комнате и останавливались, чтобы приложить к ее лицу серьги, а затем посовещаться между собой, не окажется ли другая пара более подходящей. За ними, подобно коршунам, наблюдали две зоркие княгини, время от времени отпуская свои замечания.
Эддис демонстрировала ангельское терпение. Евгенидис забавлялся, глядя на нее.
Ксанта, старшая из служанок, подтолкнула руки царицы, и Эддис покорно подняла локти, давая Ксанте завязать пояс на талии.
— Не думаю, чтобы служанки Аттолии нянчились с ней, как с призовой кобылой, — заметила царица, пока старуха расправляла вышитую золотом ткань.
— Уверена, что им не приходится, — ответила Ксанта. — Наверняка она сама выбирает свои платья, а не норовит запрыгнуть в штаны и сапоги при каждом удобном случае.
Эддис с улыбкой покосилась на Вора.
— Видывал я золотых тельцов, охраняемых менее яростно, — заметил Евгенидис.
— А я заметила во дворце множество вооруженных стражников. Это ради нашего присутствия? — спросила Эддис, все еще стоя с разведенными в стороны руками.
— Нет, — сказал Евгенидис. — Они всегда рядом с ней.
Это было общеизвестно, и Эддис решила не углубляться в подробности.
— Сегодня вечером будут музыканты с континента и танцы, — предупредила она своего Вора. — Протокол требует, чтобы жених пригласил невесту на первый танец.
— Я подготовился, — ответил он и после ужина, когда столы были убраны, и зазвучала музыка, он послушно подошел к помосту и протянул руку вперед. Аттолия вежливо, не глядя на него, вышла в круг и танцевала, не сказал ни единого слова. В конце танца он вернул ее к помосту с чувством, что водружает статую обратно на ее пьедестал. Он поклонился и вернулся к Эддис.
— Кажется, ты пришелся не ко двору, извини за каламбур, — сказала царица, пока он устраивался в кресле между нею и ее церемониймейстером.
— Я не видел столько ядовитых взглядов со времен, когда украл те самые изумрудные серьги, — заметил Евгенидис.
— Не могу поверить, что они тебя невзлюбили, — ответила Эддис.
— Ты видел ее охрану?
— О, да.
— А дворецкого и слуг, всех до последнего виночерпия? Все десять служанок царицы, как видишь, проголосовали против меня.
— А сама царица? — спросил церемониймейстер, сидящий по другую сторону Евгенидиса.
— Царица воздержалась, — быстро ответил Евгенидис.
— Девять против, одна еще не определилась, — подвела итог Эддис.
Когда Евгенидис ответил ей недоуменным взглядом, она пояснила:
— Служанки Аттолии. Думаю, одна из них еще сомневается.
— Действительно, кто же это? — поинтересовался Евгенидис, подняв бровь.
— Выясни сам и привлеки ее на свою сторону.
— И рискнуть, что меня порвут на лоскуты?
— Думаю, что ты застрахован от членовредительства, — криво усмехнулась Эддис.
— Это ты так думаешь, — ответил Евгенидис. — А мне в тарелку насыпали песку.
Эддис посмотрела на него.
— А я подумала, что ты не хочешь есть.
— Песок, — сказал Евгенидис. — В супе из черепахи, в хлебе, в седле ягненка. Но пахло все просто божественно.
— Она не могла… — начала Эдис, но Евгенидис прервал ее, махнув рукой в воздухе, словно отгонял летучую паутинку.
— Нет, конечно, она не стала бы. Я бы сказал, что кухня полностью солидарна со служанками.
Вздохнув, Эддис оглядела элегантный зал с изысканной плиткой на полу, мозаикой на стенах и сотнями свечей в позолоченных канделябрах. Ей пришла в голову неприятная мысль, что она скорее согласилась бы продать Евгенидиса в рабство, чем женить его на царице Аттолии.
Как и предполагала Аттолия, переговоры начались на следующий день с договора о военном сотрудничестве. Царицы на них не присутствовали. Их представляли министры и советники. Обе монархини, встречаясь лицом к лицу, обсуждали погоду и вечерние развлечения. Евгенидис, в свою очередь, вежливо приглашал царицу танцевать, не ропща против предоставленной привилегии, но Аттолия в разговоре с ним отделывалась только общими фразами, на которые, как догадывалась Эддис, Вор вполголоса отвечал едкими комментариями. Когда Аттолия возвращалась на свое место, кипя от возмущения, никто не воспринимал это, как добрый знак. Ее служанки наблюдали за ним, прищурив глаза, и, как выразился Евгенидис, если бы у них были хвосты, они бы уже облаяли его. Стражники Аттолии наблюдали за ним, как ястребы, ожидающие сигнала наброситься на добычу, и даже слуги, казалось, смотрели свысока, обращаясь к нему.