В Риме не использовали подобное оружие — во всяком случае, оно не считалось честным. Однако истории о ядах были известны со времен основания великого города. Август не желал прослыть отравителем. Он не собирался оставаться в анналах как злодей, применявший запретные методы.
И тем не менее стрелы его искушали.
Он мог бы стать властелином мира.
Действие отравы было слишком сильным. Мужественный Агриппа и то постоянно стонал, не приходя в сознание. Лицо его покраснело от недуга. Чтобы снять боль, римлянину отдали остатки териака Августа. Как только снадобье закончилось, мучения опять возвратились и принялись терзать полководца. Наконец, на третий день Август сумел вложить в рот друга немного пищи. Агриппа посмотрел на него ясным взором.
— Где мы? — спросил он.
— Ему уже лучше, — сказал император, надеясь, что не ошибся.
Он был уверен, что наступает конец света. Огненный шар исчез, но мог возникнуть в любую минуту. Такие знамения усиливали панику Августа. Наверняка здесь приложила свою руку Клеопатра.
Когда они отъезжали от храма, он оглянулся. По склону холма бежал жрец с дымящейся кожей. Несчастный бросился с утеса в быструю реку.
Отряд миновал вымирающие селения. Никто не выходил поприветствовать императора. Август недоумевал, куда девались подданные.
Но его не покидала странная радость.
Однако на шестой день путешествия в Рим без териака состояние его резко переменилось. Он покачивался в седле, чувствуя, что его ноги коротки для верховой езды. Август ощущал себя полностью разбитым и бесполезным.
Когда под покровом темноты они прибыли в Рим и добрались до Палатина, Август почти потерял человеческий облик. Он жаждал снадобья: язык его основательно распух и еле ворочался во рту. Усем помог римлянину сойти с лошади и почти на руках внес во дворец. Агриппа хромал позади и тащил сверток, ради которого они рисковали жизнями.
— Нужно открыть ящик и пронзить Клеопатру стрелой, как только она появится, — заявил псил. Полководец кивнул.
— Врача! — крикнул Николай, врываясь в резиденцию.
Но навстречу им вышли не эскулапы, а сейдкона и стражники. Все были мрачны и молчаливы.
— Клеопатра сбежала, — наконец сообщил легионер. — И Хризата тоже.
— Вместе с ней? — воскликнул Август. Он недооценил происходящее. Он сделал глупость, отправившись в Кримиссу и вообразив себя древним героем.
— Нет, поодиночке, — последовал ответ.
Спустя несколько мгновений Август уже стоял возле Селены. Она лежала на постели. Глаза ее слегка приоткрылись. Вдоль ее груди до самого горла тянулась рана. Девочку вспороли, как овцу для пророчеств авгуров.
— Где моя мать? — прохрипела она.
— Тебе нельзя разговаривать, — прошептал император.
— Зачем я здесь? — произнесла она. — Почему я тебе поверила? Ты дал слово, что станешь защищать меня, если я тебе помогу. Ты его не сдержал.
Что хотела сотворить колдунья с дочерью Клеопатры? Он покинул Рим, и разразился настоящий ад. И во всем виноват только он, Август.
Шатаясь, он попятился от ребенка, а затем ринулся в комнату Александра Гелиоса и Птолемея Филадельфа. Он приказал запереть их в серебряных покоях, рядом с царицей. Ларец хранился в отдельном шкафу, вне досягаемости детей. Но если Хризата добралась до Клеопатры, она наверняка не оставила и мальчиков без внимания. Нашарив ключ, он распахнул тяжелую дверь.
К его удивлению, оба брата были на месте. От яркого света они заморгали. Что ж, по крайней мере, отпрыски Клеопатры во дворце.
Август поколебался. Вероятно, если вернуть детей матери, та оставит его в покое и перестанет изводить. Он задумался. Убив царевичей, он отомстит за страдания, причиненные ему Клеопатрой. Империя погрузилась в хаос. Он почти потерял власть над Римом. Сыновья его врага могли лишь вырасти в сильных соперников.
И все же…
На Селену напала не Клеопатра, а жрица Хризата. Он сам пригласил эту тварь…
Август захлопнул дверь и сполз на пол, прислонившись к стене. Что он делает?
— Я проиграл, — простонал он. — Думал, что сражаюсь с чудовищем, но сам же стал им.
К нему подошел Агриппа, озабоченно глядя на друга.
— У нас теперь есть оружие против Клеопатры, — заявил он. — Мы сразимся с ней и с колдуньей тоже.
Но тот ничего не слышал. Он не понимал, что ему говорят, будто военачальник изъяснялся на чужом языке. Агриппа поднял императора, как ребенка, и понес его в спальню.
— Где она? — спросил у ветра Усем, и мимо псила пронесся крошечный вихрь.