III. Царевна и герцогиня Анна Ивановна
…Государыня моя тетушка…
содержи в своей неотменай милости: ей, ей, у меня краме тебя, свет мой, нет никакой надежды!., (матушка моя, царица Прасковья) гневна на меня; и мне, свет мой, печална, што нас мутят… и ни чем не могу радоваца; толка радуюсь, матушка моя, твоею милостью к себе… Попроси, свет мой, миласти у дарагова Государя нашева, батюшка дядюшка, оба мне, штоб показал мкласть; мое супружественнае дела ко окончанию привесть, дабы я болше в сокрушении и тер пени от моих зладеев ссораю к матушке не была… неснозна, как нами ругаютца! Если бы я таперь была при матушки, чаю бы чуть была жива от их смутак…
…Ей, ей, матушка, моя дарагая тетушка, краме Бога и дядюшки, и тебя, свет мой, не имею на свете радости в моих печалех…
Анна к царице Екатерине. 4 июля 1719 г. и 26 февр. 1720 г.
Первый жених сыскался для царевны Анны Ивановны в лице молодого герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, племянника короля Прусского.
Об этом браке говорено было еще в октябре 1709 г. на свидании Петра с королем Прусским в Мариенвердере. Дело было тут же улажено, оставалось герцогу посвататься. Дорожа могучим соседом, герцог не заставил себя долго ждать, и в июле 1710 г. его уполномоченные заключили супружеский договор. После ратификации договора герцог получил приглашение приехать в столицу, куда и прибыл в сопровождении фельдмаршала Шереметева в августе 1710 г.[50]
Государь принял его с необыкновенным радушием; царевна Анна, по убеждению матери, написала к нему любезное письмецо на немецком языке, чем заявляла успехи своего обученья у Остермана-старшего; наконец, Прасковья Федоровна угостила на славу дорогого гостя. Жених довольно близко сошелся с членами царского семейства; вместе с ними принимал он участие во всех пирах, церемониях и празднествах. В сентябре в честь герцога произведены были всем флотом маневры. Государь развлекал Фридриха то фейерверками, то пальбой, то катаньем в обществе дам, то гулянками в среде дорогих собутыльников. Между ними герцог явил несомненный талант — пил до невозможности; чуть не заливался он русским пенником, а 10 декабря 1710 г. едва не погиб, но не от пенника, а от невской воды: в ночь, при сильном морском ветре, поднялась страшная буря; вода выступила из берегов и между прочими строениями едва не унесла тот дом, где мирно почивал жених из Курляндии[51].
Мы не имеем вполне достоверных данных, по которым могли бы объяснить, почему выбор герцога упал не на пухлую, бойкую, румяную царевну Катерину, а на смуглую, угрюмую и рябоватую Анну. Позволяем себе только догадываться, на основании некоторых фактов, что со стороны герцога выбор не был произволен. В герцоге не было ничего такого, что могло бы вызвать большую симпатию Прасковьи. Царевна Катерина была любимицей матери, снискала особенное расположение дяди, — и вот царица и царь решились обождать для нее нового и, может быть, более удачного жениха.
Впрочем, и настоящая свадьба послужила достаточным предлогом для нескончаемого ряда празднеств: и денных и ночных, и на земле и на воде. По свидетельству современника, «невероятное» число пороха растрачено было при этом, так как каждый тост, — а им не было числа, — сопровождался 11 пушечными выстрелами.
Свадьба назначена была 31 октября 1710 г. За несколько дней о ней оповестили с большими церемониями. В день свадьбы, в девять часов утра, сам государь в качестве обер-маршала, в сопровождении знатнейших кавалеров, на шлюпках отправился к Прасковье. Впереди гремел хор немецких музыкантов; на средней барже красовался царь — в алом кафтане, с собольими отворотами, серебряной шпагой на серебряной портупее и орденом св. Андрея на голубой ленте. На голове вместо шляпы был напудренный парик, а в руке большой маршальский жезл, у которого на пестрых лентах висела кисть, украшенная золотом и серебром.
А между тем в доме царицы все уже было готово: невесту окружали мать, сестры, царевны-тетки и знатнейшие русские дамы, все в нарядных немецких платьях.
По прибытии государя, после обычных церемоний, присутствовавшие особой процессией отправились к шлюпкам, где и разместились по церемониалу. Здесь дамы оставались, пока расторопный обер-маршал не привел к шлюпкам жениха и его свиту. Все уселись. Музыка гремела по-прежнему, и флотилия из 50 разукрашенных судов поплыла вниз по реке к палатам князя Меншикова.
И плыла флотилия, и шли высадившиеся лица на берегу не иначе как по особому установленному церемониалу. Невеста была в белой бархатной робе, с золотыми городками и длинной мантией из красного бархата, подбитой горностаем; на голове красовалась богатая королевская корона. Герцог был в белом, затканном золотом кафтане.
50
Переговоры о браке шли с 1709 г. Герцог писал Петру письма, благодарил царя за его милости и умолял вывести русские войска из Курляндии. «Ваше Величество, — писал герцог, — возъимели над мною милость меня сыном своим восприяти; того ради ублажаюся вашею отеческою милостивою опекою о благосостоянии моем, во всем, а особливо в том, что благо думное любочестие возъимеете очищением скоро последующим моих пределов и прав, которые по неповоротному моему убытку от короны Свейския, по сие число удержано было меня впоследи обрадовати…»
Между женихом и невестой также шел обмен писем. Царевна Анна писала герцогу: «Из любезнейшего письма вашего высочества, отправленнаго 11-го июля (н. ст.) я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть, по воле Всевышняго и их царских величеств, моих милостивейших родственников, браке нашем. При сем не могу не удостоверить ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. С своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех чувствах, что при первом сердечно желаемом, с Божьею помощью счастливом личном свидании предоставляю себе повторить лично, оставаясь между тем, светлейший герцог, вашего высочества покорнейшею услужницею»(Выписки из дел Госуд. Архива при Министерстве Иностранных дел. — Busching's Magasin, т. IV.)
В таком же тоне и, разумеется, на немецком языке писано герцогу от имени царицы Прасковьи и князя Меншикова.
10 июля 1710 г. был заключен брачный договор, по которому сверх одежды, данной в приданое, клейнод и пр., царевне назначено 200 000 р. деньгами. Из этой суммы 160 000 шли герцогу заимообразно на выкуп заложенных его имений, которые служили герцогине вместо заклада. Она и ее служители могли свободно справлять богослужение, и для того «будет одна церковь по греческому украшению устроена». Дети мужеского пола должны были воспитываться в «евангелической лютеранской вере», а дочери — в греческой. Если бы герцог умер без наследников, то вдова имела получить достойное вдовское жилище и замок и по 40 000 р. на год на пропитание.