Но оказывается, что и диванъ уже занятъ.
Мнѣ становится немного жутко.
Не поздоровится мнѣ, если придется еще пройти «Добрую» шведскую милю. «Добрая» миля въ Швеціи безконечна, — это я уже зналъ по опыту.
— Но, Боже мой, развѣ вы не видите, что въ дорогѣ мои сапоги развалились! — воскликнулъ я. — Не выгоните же вы человѣка въ такой обуви!
— Но, вѣдь, сапоги не станутъ лучше и завтра, — замѣтила она, улыбаясь.
Да, она, конечно, совершенно права, и я не зналъ, что мнѣ дѣлать. Въ эту минуту отворилась дверь, и въ комнату вбѣжала другая молодая дѣвушка. Она смѣялась чему-то, что съ ней приключилось, и казалось, была готова разсказать это. Замѣтивъ меня, она нисколько не смутилась, но посмотрѣла на меня пристально и даже кивнула мнѣ головой. Потомъ тихо спросила:
— Въ чемъ дѣло, Лотта?
Лотта отвѣтила ей что-то, чего я не разслышалъ, но я понялъ, что онѣ шепчутся обо мнѣ. И я сидѣлъ и слушалъ съ такимъ чувствомъ, словно онѣ рѣшали мою судьбу. Вотъ онѣ кинули украдкой взглядъ на мои сапоги, и я слышалъ, какъ онѣ тихонько пересмѣивались.
Вторая дѣвушка покачала головой и собралась уходить.
Уже подойдя къ двери, она внезапно обернулась, какъ будто ей что-то пришло въ голову, и сказала:
— Но, вѣдь, я могла бы сегодняшнюю ночь спать вмѣстѣ съ тобой, Лотта, тогда его можно помѣстить въ моей комнатѣ.
— Нѣтъ, — возразила Лотта, — это невозможно, фрёкенъ!
— Нѣтъ, очень возможно.
Наступила пауза. Лотта размышляла.
— Да, если вы такъ хотите, фрёкенъ…
Затѣмъ, обернувшись ко мнѣ, Лотта продолжала:
— Ну, вотъ, фрёкенъ уступаетъ вамъ свою комнату.
Я вскочилъ и поклонился. Полагаю, поклонъ вышелъ довольно изящнымъ. И я на словахъ выразилъ свою благодарность фрёкенъ, сказавъ, что она оказываетъ мнѣ любезность, подобно которой я не встрѣчалъ въ моей жизни, и въ заключеніе объявилъ, что ея сердце такъ же великодушно, какъ прекрасны ея глаза.
При этомъ я вторично поклонился, не менѣе изящно. Да, я все это выполнилъ превосходно. Она покраснѣла и съ громкимъ смѣхомъ побѣжала къ двери. Лотта послѣдовала за ней.
Я остался одинъ и сталъ раздумывать надъ происшедшимъ. Все шло хорошо: она смѣялась, краснѣла, опять смѣялась; нельзя было ожидать лучшаго начала. Господи, какая же она юная! Не старше восемнадцати лѣтъ, — съ ямочками на щекахъ и на подбородкѣ, съ открытой шеей, безъ платка, даже безъ кружева у ворота платья, только продернутая лента для вздержки. И при этомъ серьезный, глубокій взглядъ и такое милое лицо… Ничего подобнаго я еще не встрѣчалъ. И она оглядывала меня съ интересомъ. Прекрасно! Часъ спустя я увидалъ ее во дворѣ; она сидѣла въ пустой коляскѣ и пощелкивала кнутомъ, какъ будто погоняла лошадей. Какой юной и веселой казалась она при этомъ! Я подошелъ, у меня мелькнула мысль впрячься въ коляску и повезти ее. Я приподнялъ шляпу, собираясь заговорить. Но она вдругъ встала, высокая и гордая, какъ владѣтельная принцесса, съ минуту поглядѣла на меня и вышла изъ коляски. Я этого никогда не забуду. Хотя у нея не было никакого основанія принимать это такъ дурно, но она дѣйствительно была величественна. Я надѣлъ шляпу и удалился смущенный и растерянный. Чортъ бы побралъ мою выдумку прокатить ее! Но, съ другой стороны, въ чемъ же я провинился? Развѣ не уступила она мнѣ только что свою комнату? Къ чему же теперь эта чопорность?
— Это притворство, — говорилъ я себѣ,- она притворяется, знаю я эту уловку, она хочетъ меня поймать на удочку. Ну, хорошо, покорюсь и буду барахтаться на крючкѣ!
Я сѣлъ на лѣстницѣ и закурилъ трубку. Кругомъ болтали рыночные торговцы, по временамъ изъ дома доносился звукъ откупориваемыхъ бутылокъ и звонъ стакановъ. Фрёкенъ я больше не видалъ. Единственное печатное произведеніе, которое было со мной, была карта Швеціи. Итакъ, я сидѣлъ, курилъ, злился и, въ концѣ концовъ, вынулъ свою карту изъ кармана и принялся ее изучать. Такъ прошло нѣсколько минутъ. Но вотъ въ дверяхъ показалась Лотта и предложила, если я желаю, проводить меня въ мою комнату. Было уже десять часовъ, я всталъ и пошелъ за мей. Въ коридорѣ мы встрѣтились съ фрёкенъ.
Тутъ случилось нѣчто, что я помню до мельчайтихъ подробностей: стѣна въ коридорѣ была свѣже-выкрашена, но я этого не зналъ. При встрѣчѣ съ фрёкенъ я посторонился, и тутъ-то и случилось несчастье.
Фрёкенъ испуганно крикнула:
— Вы испачкаетесь масляной краской!
Но было слишкомъ поздно. Я уже прислонился къ стѣнѣ лѣвымъ плечомъ.
Она посмотрѣла на меня растерянно, взглянула потомъ на Лотту и сказала:
— Что же намъ теперь дѣлать?
Лотта отвѣтила: