Этому сопутствовали показательные события. Например, во Франции по случаю триумфальных королевских встреч разыгрывались спектакли встречи «царя и царицы». В 1485 г. в Руане состоялась встреча короля Карла VIII. Было произведено помазание короля, и Карл играл роль Соломона, помазанного когда-то своим отцом Давидом. В 1486 г. состоялся торжественный въезд новой королевы Анны Бретонской. И что же разыгрывалось? Свадьба Соломона!
Когда король Людовик обратил свои взоры на Марию Английскую, опять состоялся торжественный въезд королевы. Людовик поехал на встречу с будущей женой в Аббевиль и сопровождал ее до Парижа, куда они вошли 6 ноября 1514 г. В церкви Святой Троицы состоялся праздничный спектакль, и исполнялась сцена встречи царя Соломона и царицы Савской. Царица Савская, так гласит сообщение современника, принесла «мир, чтобы поцеловать царя, который смиренно ее поблагодарил».
Век спустя поэт Клеман Маро, ожидавший при дворе королеву Венгрии, восторженно воспел ее так: «Как Саба, мудрая и благочестивая царица, ты покинула свой народ и свой кров; ты пришла, чтобы увидеть благородную свиту французского Соломона, нашего короля…» У Клемана тоже все дело в мольбе о мире, и царица Савская была привлечена, чтобы запечатлеть мимолетный момент встречи как знак надежды на осуществление мира. При этом Маро отнюдь не был дешевым писакой и завзятым умником; его чистосердечие и откровенность приводили к конфликтам с властями предержащими.
Встреча двух монархов как символ мира была изображена еще раньше в величайшем шедевре Ренессанса. В восточном портале баптистерия во Флоренции, что напротив фасада кафедрального собора, находится выполненная Лоренцо Гиберти двустворчатая дверь, «Райские ворота». В 1401 г. был сделан заказ Гиберти на первую дверь, который была выполнена между 1403 и 1424 гг. Из-за превосходного качества работы Гиберти получил заказ на третью дверь баптистерия. Над ней он работал до 1452 г.
Наконец, шедевр был закончен. Увидев его, Микеланджело в восхищении воскликнул, что созданы «Райские ворота». Это название дверь носит до сих пор.
На десяти бронзовых рельефах изображены сцены из Ветхого Завета. Наряду с Иосифом в Египте, сценой борьбы Давида с Голиафом, есть также встреча царицы Савской. Гиберти написал к ней комментарий: «Как приходит царица Савская, чтобы посетить Соломона с его большой свитой. На ней богатые украшения, и вокруг нее много народу». Свита царицы заполняет нижнюю половину переднего плана. На служанках царицы тюрбаны, что подчеркивает их восточное происхождение. Слева стоит слуга с соколом на руке.
Пожилой Соломон и зрелая царица приветствуют друг друга на ступенях готического храма. Царица ни в чем не поставлена ниже царя. Она не стоит перед ним на коленях, не поднимается по ступеням трона царя. Они стоят на одном уровне, повернувшись друг к другу. В как бы увековеченном движении они протянули друг другу руки, и это не только символ мира и согласия, но и знак бракосочетания. Никогда ни один художник столь убедительно не выразил равноправного положения женщины в церемониале встречи.
Вероятно, Гиберти вдохновили обстоятельства. В 30-х г. Флоренция готовилась к напряженно ожидаемому Вселенскому Собору, на котором должно было обсуждаться воссоединение римско-католической и греческой Церквей. Христианство было тогда окрылено мыслью преодолеть веками длившееся разделение двух церквей. Когда в 1436 г. собрался Вселенский Собор, присутствовали римский папа, греческий патриарх, германский император Сигизмунд и император Восточной Римской империи (Византии).
Вероятно, и Гиберти обуяли надежды на мир и взаимопонимание. Встреча Соломона и царицы Савской символически отразила объединение двух церквей. Эфиопские делегаты, издавна защитники и заступники царицы Савской, сравнивали Соломона с римской церковью, а царицу они причисляли к восточной греческой церкви. Равноправие разделившихся церквей стало всемирно-историческим фоном для изображения, на котором представлено также и равноправие женщины.
Зрелости этого широко задуманного изображения мира, различных религиозных направлений, рас и обоих полов противостояла «незрелость» церкви. Не произошло примирения расколотой церкви, не удалось хотя бы символически устранить противопоставление мужчины и женщины. Но заслуга Гиберти в том, что он показал картину светлого, не отягощенного распрями будущего, к которому принадлежала и царица Савская.
Итальянский художник Аполлонио ди Джованни воссоздал сцену встречи на многочисленных свадебных ларях. Но роскошь оформления затмевает происходящее. Какое великолепие и пышность открываются нашему взору, когда мы смотрим на отдельные сцены в свите царицы. Восточная роскошь царит в нарядах, стоят углубленные в разговоры отдельные группы, карлик руководит уличным движением, обезьяна, приводя все в беспорядок, скачет на лошади в противоположном направлении.
Взгляд задерживается на отдельные сценах. Встреча монархов со свадебным пожатием рук, несмотря на центральное положение, кажется всего лишь одной из многих сцен.
Изображение на свадебной тарелке неизвестного умбрского мастера (около 1475 г.) воссоздает сравнимую с произведением Гиберти атмосферу. Но тогда как Гиберти отразил «равноправие» мужчины и женщины в личной и общественно-политической жизни, на свадебной тарелке преобладает задушевность.
Совсем иной подход демонстрирует сиенская живопись. Речь снова идет о росписи cassone, свадебного ларя. Сано ди Пьетро создал картину, которая по своей концепции осталась единственной в своем роде (около 1460 г.).
Царица вместе со свитой восседает на свадебной повозке, запряженной двумя белыми лошадьми, вторая повозка въезжает в городские ворота. Это гаремная колесница царя Соломона, где сидят его многочисленные жены. Дамы из гарема оценивающе рассматривают царицу, что является до сих пор не известной завязкой сцены встречи. Соломон при этом не играет никакой роли. Тогда как повозка царицы продвигается прямо, гаремная кажется неуправляемой: нигде не видно ни лошадей, ни подталкивающих слуг. Может быть, речь идет о столкновении царицы с дамами из гарема царя? Или же это намек на сексуально-эротическую встречу царя и царицы? Это не должно нас удивлять, пусть даже эротические фантазии художника и зрителя оживают при виде свадебного ларя, который в конце концов сделан для приданого невесты.
Другие изображения сцены посещения не достигают ни «равноправного» уровня Гиберти, ни многозначительно намекающего способа сиенских мастеров. Не считая, пожалуй, Рафаэля, который между 1517 и 1519 гг. украсил лоджии Ватикана двадцатью пятью монументальными фресками, изучаемыми с тех пор как «Библия» Рафаэля и используемыми в качестве образца для многих скульптурных изображений. На одной фреске представлена сцена посещения. Царица, кстати, черная, поднимается по ступеням трона. Царь, одетый как первосвященник, величаво наклоняется к ней. Сможет ли царица устоять перед могущественным владыкой, увенчается ли успехом ее атака на стоящего «выше» царя или в конечном итоге она подчинится? Фреска удивляет прежде всего тем, что обычно у Рафаэля, несмотря на всю монументальность, ощущается концепция картины, построенная на умеренной согласованности и гармонии. Взрывоопасное же напряжение встречи составляет резкий контраст этому, а также и библейскому толкованию.
С 1510 г. Рафаэль всецело завладел вниманйем гравера по меди Маркантонио Раймонди, который сделал гравюры с картин мастера и широко их распространил. У самого Раймонди есть гравюра, изготовленная в 1518 г., которая повторяет мотив Рафаэля о царице Савской. Царь сидит на троне со ступенями, царица со свитой приближается в страстном, стремительном порыве. Соломон кажется застигнутым врасплох темпераментной атакой царицы. Но чтобы отразить ее, недостаточно одного успокаивающего жеста царя. Он выглядит монументально на своем троне, за ним возвышаются огромные разрушенные колонны, непременные атрибуты его мудрости и власти. За ними видны советники облаченного в священнические одежды Соломона, как будто хотят в страхе спрятаться от царицы. Что же стало с мудростью Соломона? Мертвые развалины колонн и узкое неприступное тронное кресло! В состоянии ли эти «мертвые» реквизиты устоять перед энергичной царицей? Были ли материальные, не мертвые твердыни мира мужчин достаточно крепкими, чтобы выдержать стремительность поднимающейся вверх женщины? Ситуация в конечном итоге остается неразрешенной, а вместе с этим остается нерешенным вопрос, как определялись отношения мужчины и женщины.