— Ни за какие сокровища мира я никому не позволю отнять у меня моих сыновей! — возвысив голос, твёрдо сказала Ану-син.
— Как? — воскликнула Шамхат, не скрывая своего удивления. — Разве жрица Ураша не взяла с тебя клятвенный залог и не сказала, что за свои услуги она потребует то, что для тебя ценнее всего на свете? Она оставляет первенцев, но забирает детей от последующих родов; а тем женщинам, которые рожают близнецов или двойню, она велит одного из детей принести в жертву своему двуполому божеству.
Ану-син была поражена услышанным, с ужасом представив на миг, что ей пришлось бы отдать одного из своих мальчиков жрицам Ураша, и оттого она не сразу смогла ответить Шамхат.
— Служительница Ураша освободила меня от залога.
— Позволь узнать, по какой же причине? — Теперь удивление Шамхат усилилось подозрительностью. Её глаза, густо обведённые чёрным, впились в лицо Ану-син как два ядовитых змеиных жала.
— Она так сказала и всё, — ответила, как отрезала, Ану-син; сейчас ей больше всего хотелось покончить с этим разговором и поскорее избавиться от навязчивой гостьи, которая, по словам жрицы Ураша, могла навредить ей или её детям.
И тут захныкали младенцы: сначала расплакался старший, громко, требовательно, а за ним тоненьким жалобным голоском принялся всхлипывать младший.
— А теперь позволь мне покормить моих детей, — сказала Ану-син, обращаясь к Шамхат, в надежде, что та наконец покинет её покои.
Вопреки её ожиданиям, наложница Нина не сдвинулась с места.
Ану-син взяла из колыбели одного младенца и, положив его на согнутую руку, свободной рукой подхватила другого. Устроившись в кресле, она оголила груди и принялась кормить своих сыновей.
Взгляд Шамхат равнодушно скользнул по голой груди Ану-син и остановился на её плече. Её глаза вдруг округлились от изумления, и сама она выглядела ошеломлённой.
— Мне говорили, что ты из знатного аккадского рода, — какое-то время помолчав в раздумии, снова заговорила она, — что родилась и выросла в славном городе Уре. Но скажи, живы ли твои родители? Я бы хотела повидаться с твоей матерью — устрой мне эту встречу.
— Это невозможно, — тихим голосом ответила Ану-син. — Моей матери нет среди живых.
— Тогда кто же отправил тебя к жрицам Ишхары? Кто принял решение посвятить тебя в высший сан «избранной»? — Шамхат уже не просто спрашивала — она требовала ответа.
Ану-син и самой хотелось бы узнать, кем и когда Шамхат была посвящена в древний культ Ишхары, но тогда она предала бы жрицу Ураша, приоткрывшую ей тайну царской наложницы. Будет разумнее и полезнее сохранить эту тайну, пока однажды в правильном месте наступит нужный час, — про себя заключила Ану-син.
Она не успела ответить Шамхат: за дверью неожиданно раздался какой-то шум, а в следующее мгновение в покои ввалился человек в одежде чужеземного покроя и с большим заплечным мешком. Не глядя на женщин и бормоча что-то себе под нос на незнакомом языке, человек снял мешок, развязал его и принялся деловито выкладывать из него тюки тканей.
— Если тебе, почтеннейшая госпожа, ничего из этого товара не придётся по сердцу, я тотчас пошлю своего человека на карум. Там у меня есть своя лавка, и в ней изобилие разнообразных тканей — на любой, самый взыскательный вкус, — хвастал человек теперь уже по-аккадски, но с иноземным произношением.
Тамкар, — догадалась Ану-син, испуганная внезапным вторжением незнакомого мужчины.
Наконец, аккуратно разложив ткани на полу, купец, удовлетворённый своей работой, выпрямился. При виде двух женщин с открытыми лицами, которые не сводили с него изумлённых глаз, он в замешательстве замер, точно превратился в каменный столб. Прежде всего его поразило присутствие кормящей матери, которой оказалась хозяйка дома. Но особенно его потрясла — и это было ясно видно по выражению его лица — внешность другой женщины, гостьи. У Ану-син, наблюдавшей за чужеземцем, сложилось впечатление, что он уже имел случай встречаться с Шамхат и что он узнал её.
Но вот, придя в себя и осознав, в какое положение он попал, тамкар принялся объяснять причины своего появления в женской половине дома:
— Один мой покупатель уверил меня, будто здесь, в этом доме, давно ждут мои товары, и что, если я не явлюсь в назначенный час, то сорву крупную и очень выгодную сделку, — оправдывался он, и его быстрые, купеческие, глазки перебегали с одного женского лица на другое. — Умоляю, не велите меня казнить за то, что я, по глупому недомыслию, нарушил законы вашей страны! Заклинаю священными именами ваших богов помиловать меня, невежественного жителя Эгины! Ведь я был убеждён, что хозяйка дома готова ко встрече со мной, и совсем не ожидал увидеть её лицо без покрывала…