— Её звать Ану-син, — быстро ответил за девочку Зер-укин.
Аваса с довольным видом закивала крючковатым носом.
— Аккадское имя у дочери сирийского раба? Что ж, славно, славно! Не придётся подыскивать новое.
Она ещё раз оглядела стоявшую перед ней девочку, и её взгляд задержался на чудесных волосах Ану-син, связанных лентой.
— Ну-ка, сними эту тряпку, — велела Аваса.
Ану-син покорно распустила узел ленты под тяжёлым пучком волос на затылке — густые чёрные волосы волнами рассыпались по худеньким плечам и спине, и даже Залилум восхищённо хлопнул себя по бёдрам.
Хозяйка дома поднялась со своего места и наклонилась к девочке с протянутой рукой, чтобы дотронуться до её волос. Ану-син испуганно вжала голову в плечи: ей показалось, что усатая женщина хочет клюнуть её своим длинным носом в лоб. Аваса склонялась всё ниже и ниже. И в ту минуту, когда она вот-вот уже должна была клюнуть девочку в лоб, Ану-син отпрянула от неё, словно лань от лапы тигра.
— Смотри, какая злобная. Настоящая дикая кошка, — прошипела Аваса, сердито шевеля усами над верхней губой. Но руку от головы девочки всё же отняла.
Залилум поставил свою чашу на стол и обеими руками вцепился в подлокотники кресла с высокой спинкой.
— Ну вот мы и снова встретились, маленькая дикарка, — проговорил он. И затем с угрозой, возвысив голос, прибавил: — Погоди, скоро ты станешь совсем смирной. Мне больше по сердцу кошки, которые ласкаются, а не царапаются.
Залилум впился в лицо Ану-син обжигающим взглядом, от которого она должна была испуганно пасть ниц перед ним, как это делали все его слуги. Однако встретил бесстрастную непреклонность, столь необычную для девочки её возраста, что одновременно и удивило, и разозлило его ещё сильнее.
Ану-син и вправду уже совладала со всеми своими страхами и теперь смотрела на восседавшего за столом, как нерушимая гора, человека с отвращением и гневом.
— Я очень довольна твоим подарком, мой муж, — снова заговорила громким голосом, привлекая внимание гостей, Аваса. — Ведь это всё равно, что взять из логова тигрёнка, приручить его, и вот он уже вымахал в домашнюю тигрицу, которая ластится к людям и даже не подозревает, что она большая дикая кошка. Эта девчонка станет тем же выращенным и укрощённым людьми зверёнышем. Клянусь Дамкиной*, что так оно и будет!
И озорная, злая усмешка зазмеилась у неё на губах.
— Уведи её с глаз долой, — приказал Залилум одному из поджидавших за дверью слуг и, глядя на девочку, процедил сквозь зубы: — За три года ты станешь совсем иной, дочь раба! Совсем иной!..
Ану-син вышла из господских покоев подавленная, с отчаянием в груди. Она как бы согнулась под огромным, незримым грузом, который давил на её худые плечи. Впервые в жизни она оказалась под кровлей чужого дома, одна среди злых людей, от которых теперь зависела её жизнь. И от сознания того, что спасения ей ждать неоткуда и не от кого, на сердце становилось ещё тяжелее.
Слуга провёл Ану-син через низкий проход в стене, которая отгораживала господский дом от «чёрного» двора, где были расположены кладовые, загоны для скота, клетушки с домашней птицей и каморки рабов. Откинув циновку над порогом одной из каморок, напоминавших пчелиные соты, слуга толкнул девочку внутрь. Ану-син упала от толчка на пол и осталась одна в непроницаемой тьме.
Она присела в углу каморки, обхватив колени руками. Спустя какое-то время взошедшая луна заглянула к ней сквозь прорехи в циновке над входом. Вдруг в серебристых лучах выступила из темноты чья-то фигура. Нет, устало подумала Ану-син, это мне просто мерещится. Но видение не исчезло: огромная фигура, с чем-то длинным и холодно блистающим, как сталь, в одной руке и корзиной в другой, приближалась к каморке девочки.
В тот момент, когда Ану-син уже была готова закричать со страху, она услышала знакомый низкий голос:
— Вздумаешь брыкаться, тебе же только хуже будет!
Ану-син промолчала, хотя, конечно, почувствовала что-то недоброе и неизбежное.
Аваса переступила порог, подошла к девочке с большим кухонным ножом и собственноручно начала отрезать ей волосы — прядь за прядью. Корзина быстро наполнялась густыми шелковистыми волосами, на которых мерцали бледным серебром лунные блики.
Девчурка больно закусила губу. Нет, говорила себе Ану-син, я не доставлю этой надутой гусыне радости видеть мои слёзы. Хотя в её больших чёрных глазах уже предательски блестела солёная влага. Она вспомнила, как мать с самого раннего детства учила её ухаживать за волосами, готовить для их мытья пенящуюся смесь из золы и глины, заваривать кожуру айвы для их укрепления, как аккуратно она стригла ослабленные кончики и бережно расчёсывала длинные пряди. «Волосы — это украшение каждой женщины, — повторяла Баштум, — а у таких бедных, как мы, красивые волосы и вовсе единственная ценность».