Глава старейшин, хазанну Техиб, день и ночь молился богам о спасении жителей селения Поющие Колосья от голода.
Техибу, как и его родному алу, на своём долгом веку многое довелось пережить: и мор, и засуху; и когда ассирийский царь Нин привёл в их край своих воинов, думалось, что эта беда минует лихолетьем. Но аккадские вельможи потянулись в Ассирию получать свои уделы из рук врага — и тогда горькая правда стала явью: начался долгий плен Аккада.
Для простых аккадцев вторжение Нина оказалось куда страшнее. Разгромив армию царя Бэлоха, разрушив столицу Аккадского царства город Баб-или, ассирийцы рассыпались по всей стране. Жгли дома и хлеб, резали скот, людей уводили в плен или убивали.
В алу Поющие Колосья после ассирийского нашествия остался, чудом не сгоревший, один дом. Большой дом, как называли его жители, или «димту» — «башня» был центральным строением, к которому примыкали дома нескольких алу, вместе составлявших одну большую общину. Здесь по торжественным дням собирались все члены общины, здесь заседал совет старейшин, здесь же, в жилых покоях, обитал и глава — хазанну, который являлся также жрецом культа домашних богов и духов-предков. Здесь же, во время набега ассирийцев, собрались все уцелевшие жители. Спали тогда все на полу — свободные и рабы, хозяева и слуги, богатые и бедные — вплотную друг к другу; ели толчёную кору, копали коренья. Выжившие заново отстроили свои жилища, наладили прежние порядки. Хазанну Техиб со своими людьми пригнал из-за реки, из Элама, несколько десятков голов скота — не дал селению погибнуть и снова стал самым уважаемым в общине человеком. Хотя в общине решающим считался голос Залилума, которого поддерживал судья Зер-укин, главою её традиционно оставался хазанну Техиб. К мнению Техиба прислушивались, его воле подчинялись почти беспрекословно.
— Люди, сколько их есть на земле, ожидают тебя, о великий Адад! Деревья и травы, звери и птицы погибают без милости твоей, о могучий Адад! Приди же, всесильный, напои землю струями из твоего живительного источника, утоли жажду покорных рабов твоих! — кричал хазанну, стоя на коленях, а собравшиеся вокруг него люди падали ниц и вторили ему, словно эхо.
Их лица с выражением мольбы и надежды были обращены к небесам, чья безоблачная лазурь обдавала землю беспощадным нестерпимым зноем. Воздев руки, жители селения — от едва научившихся говорить детей до беззубых стариков — молили бога дождя и ветра обратить на землю Аккада метающий молнии взор. Горячее дыхание с хрипом вырывалось из сотен грудей; то и дело срывались отдельные выкрики, мольбы:
— О Адад, буря яростная, ты справедлив к богам, снизойди же своей милостью и к нам, смертным!
— Царственный Адад, пошли нам дождя, дабы святая вода наполнила наши арыки, и пусть царственность твоя навеки до пределов земных и небесных сияет!
Люди, страшно измождённые, отощавшие, падали на колени; кто-то отбивал тяжёлые поклоны — ух! ух! ух!..
И только одинокая девичья фигурка застыла под сенью пальмы, в стороне от всех.
— Скажи мне, зачем твоя неразумная дочь вызывает гнев богов и людей? Отчего упрямится, отчего не молится вместе со всеми? — выговаривал хазанну Техиб маленькой женщине с круглым, по-детски открытым, но изрезанным морщинами лицом.
Жители селения, озираясь на них — кто враждебно, а кто равнодушно, — разбредались по своим убогим хижинам. Едва ли не треть алу уже выкосил беспощадный Иркалл; у тех же, кто ещё держался на ногах, оставалась надежда на то, что Адад наконец услышит их мольбы.
— А знаешь ли ты, что люди хотят гнать её прочь из общины? — понизив голос, прибавил Техиб. — Они думают, что возвращение Ану-син принесло им несчастье.
— Не говори так, абу! — тихо воскликнула женщина, избегая колючих взглядов односельчан; в глазах у неё стояли слёзы. — Ты же знаешь, что причина бедствий вовсе не в Ану-син. Ведь её рождение благословила сама владычица Иштар…
— Да, я помню об этом, — Техиб кивнул и продолжил изменившимся голосом: — Но мне известно также другое. Послушай, Баштум, я составил гороскоп твоей дочери и вот что я скажу. В тот день, когда она родилась, не только Иштар в облике утренней зари явилась благословить дитя. Другая, такая же могучая, богиня в образе птицы распростёрла над твоей хижиной свои незримые крылья: тринадцать лет назад отворились двери подземного чертога львиноголовой Ламашту*.
— О абу, не заставляй меня страдать! — вскричала маленькая женщина дрожащим от слёз голосом. — Речи твои несправедливы и оскорбительны для моего слуха! Крылья птицы, что прилетела в день рождения Ану-син к моему дому, не были черны как ночь! Сизая голубка коснулась своим нежным крылом чела девочки, осеняя её своей божественностью…