Что касается дофина, то всем известно, насколько красиво было его лицо, а его фигура, несколько тяжеловатая, не лишена была определенного величия. Его улыбка и взгляд напоминали скорее о глазах и губах его матери-испанки, королевы Марии Терезы, нежели об облике Юпитера Олимпийца, присущем Людовику XIV.
Его робкий, но приятный нрав не соответствовал тому высокому предназначению, которое было уготовано принцу. Дофин стал бы жалким государем, что не мешало ему быть милым человеком. Он славился своей добротой, очень хотел нравиться окружающим и обладал покладистостью — весьма ценным качеством прежде всего для тех, кто ему служил.
Король не хотел, чтобы он что-то собой представлял, и, хотя учителями дофина были г-н Боссюэ и г-н де Монтозье, образованный человек из него не получился. Всякий раз, когда он проявлял инициативу или желание как-то отличиться, его по приказу короля останавливали. Даже повзрослев, наследник престола не мог ничего совершить при таком отце.
Выбор супруги, будущей королевы Франции, был делом слишком серьезным, чтобы король мог положиться в этом на своего сына и не навязать ему свою волю. Молодой принц и в мыслях не допускал, что может ослушаться отца, и, если бы не вмешался амур, самый хитрый из богов, никогда бы не осмелился открыто взбунтоваться.
Монсеньер был старше своей кузины месяцев на восемь, не больше. С детства он виделся с нею почти ежедневно и ничем не отличал ее от остальных: когда привыкаешь к лицам, в них не замечаешь ничего особенного. Но принцесса смотрела на него иначе, и смотрела так пристально, что в конце концов он обратил на это внимание и в свою очередь стал присматриваться к ней.
Мадам, вторая жена Месье, предпочитала как можно больше времени проводить в Сен-Клу, где она чувствовала себя свободнее и делала все, что ей хотелось. Как-то раз она решила провести там чудесные майские дни, когда все вокруг наполнено благоуханием сирени и нарциссов. Король не любил, когда его покидали надолго, но, тем не менее, на этот раз он позволил Мадам провести несколько дней в имении и взять с собой юных принцесс, всегда с радостью сопровождавших ее.
Вот уже примерно с неделю дофину все чаще хотелось заговорить с мадемуазель Орлеанской; встречаясь в одной из рощ Версаля, они краснели, опускали глаза и стояли в растерянности; теперь им хотелось сказать друг другу так много, когда они не виделись, но у них не находилось слов, когда они оказывались рядом.
Настоящая любовь, если она приходит, всегда бессловесна и простодушна.
Поездка Мадам в Сен-Клу должна была положить конец этим улыбкам и взглядам, всем тем волшебным мгновениям, которые не возвращаются, если их упустишь.
Мадемуазель Орлеанская попыталась остаться в Версале под весьма благовидным предлогом; она решила сыграть на своей привязанности к г-же де Монтеспан, которая только что родила графа Тулузского и вновь пользовалась расположением короля. Когда зашла речь об отъезде, принцесса стала умолять г-жу де Монтеспан добиться разрешения, чтобы ее оставили в Версале: она уверяла, что не может даже на день расстаться с нею и с королем, и плакала от отчаяния.
Маркиза рассказала об этом королю, и они вместе долго смеялись, не подозревая, что скрывалось за этой просьбой, однако капризу принцессы не уступили, ей надо было уезжать.
Нетрудно догадаться, что юное создание разрыдалось еще громче.
На следующий день мадемуазель Орлеанская, прогуливалась в одиночестве на зеленой лужайке перед замком, не осмеливаясь отойти дальше; она смотрела на облака, плывущие со стороны Версаля по небу, и думала о том, что, быть может, ион любуется ими. Вдруг со стороны ворот послышался цокот копыт, форейторы и конюшие появились раньше кареты, и принцесса узнала ливреи слуг дофина.
— О! Вот и он, — прошептала она и покраснела, как будто ее кто-то услышал.
Сердце принцессы сильно забилось, она и шагу не могла ступить, к тому же ей казалось, что следует подождать, пока за ней пришлют.
Ждать пришлось долго, никто не приходил; Мадам, очень обрадовавшись приезду племянника, которого она очень любила, и не подумала пригласить принцессу, а дофин из скромности, присущей зарождающемуся чувству, не решился попросить ее об этом, хотя это было так просто, тем более что ради встречи с возлюбленной он и приехал.
Визит так и прошел бы без Киферийского божества, как говорят поэты. Но принц очень кстати вручил Мадам письмо от ее тетки, курфюрстины Ганноверской, требовавшей немедленного ответа. Для Мадам не было в мире ничего дороже и важнее ее переписки, как и для всех, кто разбирается в подобных делах. Она почувствовала себя очень неловко, но дофин тут же вывел ее из затруднения.