— Я не умею хитрить, сударыня, меня не научили притворству.
— И напрасно: людям нашего звания надо уметь скрывать свои мысли.
— Я никогда не сумею.
— Итак, инквизиция приставила к вам герцогиню де Терранова, и из опасения оскорбить этот грозный суд мы не знаем, как от нее избавиться. При мерно то же самое произошло и со мной по прибытии в Испанию; но я поступила совсем не так, как вы, я незаметно добилась своей цели — ко мне приставили женщину-друга, ибо я притворилась, что не желаю иметь ее при себе.
— О сударыня, — разрыдавшись, ответила принцесса, — как несчастны королевы!
— Не мне отрицать это, моя дорогая Луиза, и, тем не менее, все завидуют нам.
Хитрость и осмотрительность вдовствующей королевы несколько поколебали решимость Марии Луизы, и она согласилась подождать до следующего дня, чтобы дать королю время обсудить это дело с матерью и первым министром, герцогом Медина-Сели; но по прошествии этого срока, заявила Мария Луиза, она начнет действовать самостоятельно и, не думая о последствиях, прикажет своим слугам выставить герцогиню за дверь.
— А пока, — добавила королева, — пусть она не показывается мне на глаза, так же как и ваш недоносок Ромул.
Король проводил Марию Луизу в ее покои. Затем они поужинали, ночь прошла спокойно; на следующий день после мессы королева-мать пришла к невестке и сообщила ей, что ее требование будет удовлетворено:
— Терранову удалят от вас и приставят к вам женщину, чей ум и изящество вы всегда восхваляли: это герцогиня де Альбукерке.
Королева вскрикнула от радости.
— Однако есть одно условие.
— Какое?
— Вы окажете честь герцогине де Терранова, скажете ей, что сожалеете об ее уходе, и никак не упомянете о причине отставки, предоставив возможность ей самой назвать ее.
Мария Луиза не ответила; она почувствовала, что не смеет задать еще один вопрос. Однако надежда придала ей смелости.
— Потребуют ли от святой инквизиции вернуть моего главного мажордома? — спросила она.
— Этот вопрос не обсуждался, сударыня; власть министров так далеко не распространяется.
— Значит, вы не хозяева в этой печальной стране? О, если бы мой дядя-король однажды воцарился здесь, все очень быстро пошло бы по-другому.
— Ваш дядя-король не будет царствовать в Испании, сударыня, и, надеюсь, никто из его рода тоже; в двадцать лет рано терять надежду на появление наследников.
Спор грозил перерасти в язвительно-вежливую ссору. Но вмешательство случая предотвратило это. После мессы герцогиня де Альбукерке была объявлена главной камеристкой, и в этом качестве ее представили королеве. Терранова сказалась больной и больше не появилась; таким образом все устроилось как нельзя лучше.
Последствия перемены стали ощутимы с первого дня. Королеве позволили отходить ко сну в десять часов; она получила согласие на прогулки верхом, когда пожелает, и столько раз, сколько ей заблагорассудится; наконец, теперь она могла смотреть в окна совершенно беспрепятственно.
Странное удовольствие, но при той неутоленной жажде иметь хоть какие-то развлечения, оно казалось королеве самым соблазнительным на свете. Окна выходили в сад соседствующего с дворцом монастыря Воплощения Сына Божьего. Королева знала монахинь, иногда она подзывала их к себе и беседовала с ними! И в таких радостях ей отказывали прежде!
Между тем участь герцога де Асторга оставалась тайной: Нада тщетно разыскивал его, королева постоянно спрашивала о нем, но ей не отвечали: все отворачивались, услышав вопрос; Мария Луиза осмелилась даже заговорить о герцоге с отцом Сульпицием, но не получила никаких внятных разъяснений.
— Если он действительно находится в тюрьме инквизиции, никто, сударыня, за исключением судей, о нем ничего не знает.
Был ли отец Сульпиций одним из этих судей? Может ли быть такое?
Тревога королевы все нарастала; просыпаясь, она прежде всего спрашивала о герцоге, но ответ был неизменен: никто ничего не знает. Однажды король стал убеждать королеву, что герцог на свободе и, вполне вероятно, путешествие или недомогание удерживают его вдали от двора.
Герцог Медина-Сели заявил, что мажордома видели в Бургосе.
Каждый приносил свою новость; отличительной особенностью этой удивительной страны является способность ко лжи, присущая всем приближенным ко двору. Они прекрасно знают, что никого не могут обмануть; они не допускают мысли, что им поверят, и, тем не менее, отважно лгут, настолько страх перед беспощадной инквизицией владеет даже самыми смелыми из них.