К величайшему своему удивлению, она обнаружила, что супруг совершенно не поддается ее уговорам и резко настроен против ее столь горячо выраженного желания. Король отказал ей наотрез и даже потребовал, чтобы она не обращалась к нему по этому поводу, поскольку он уже выразил свою волю, и бесповоротно. Но еще больше поразило королеву то, что Нада, обычно так жаждавший угодить своей повелительнице, всеми силами уговаривал ее отказаться от столь естественного намерения.
— И ты, Нала, вздумал мешать мне?
— О госпожа моя, о госпожа, если бы король удовлетворил вашу просьбу, я бы бросился к его ногам, умоляя, чтобы он не делал этого.
— Но в чем опасность, чем я рискую, принимая у себя графиню Суасонскую? Не явится же она сюда с целым арсеналом? Разве не заметят ее пистолетов, пушек и кинжалов? К тому же, разве я буду принимать ее наедине? Неужели не найдется никого, кто защитит меня?
— Помимо кинжала, есть и другое оружие, госпожа.
— Яд! Неужели вы боитесь, что она отравит меня? Так заприте двери в кухонные помещения, не позволяйте ей заходить туда. Не думаете ли вы, что, рассказывая мне о моей матери и передавая вещь, которую та отдала ей на хранение, графиня собирается убить меня?
— Госпожа Генриетта умерла после обеда, не так ли, госпожа?
— Нала, Нала, ты злой пророк, вестник несчастья. Ты и вбил в голову короля эти бредовые страхи. Государь, прошу вас, не верьте ему. Какие глупости! Отравить меня, королеву! Зачем? Мне раз двадцать присылали письма с угрозами, но я и читать не стала эти дурацкие послания!
Королева более часа уговаривала Карла И, и он, после долгого сопротивления, сдался, поставив, однако, непременное условие, чтобы она ничего не пила и не ела, прежде чем он сам не пригубит поданное ей.
— О ваше величество! — воскликнул Нала. — Это ненадежное средство: у меня на родине могут отравить при помощи перчаток, благовоний и тысячами других способов; вы недостаточно защищены, королеву нельзя оставлять ни на минуту, разрешите хотя бы мне все время находиться при ней!
Мария Луиза была тронута преданностью бедного карлика, она позволила ему быть рядом, когда появится графиня, и не покидать ее, несмотря на присутствие короля. Нала поклялся, что глаз не спустит с г-жи де Суасон и при нем эта дама не прикоснется ни к одной вещи, принадлежащей королеве.
— Иначе я убью ее! — добавил он, взмахнув своей сабелькой.
Король рассмеялся, а королева почувствовала, что готова заплакать: она теперь была не слишком избалована участием!
Графиня Суасонская явилась на следующий день; она была уже немолода и, хотя никогда не отличалась красотой, обладала необыкновенной привлекательностью, что позволило ей в свое время иметь огромное число любовников. Она была высокая, худощавая, с черными глазами и смуглой кожей; во взгляде ее пылал затаенный огонь, подобный молнии, скрытой тучей. Ее плечи и руки не утратили красоты, и она намеренно обнажала их; она была умна и необычайной хитростью и остроумием очень напоминала своего брата, герцога Неверского. Но, в отличие от него, графиня умела вести себя и плести интриги, чего не хватало остальным Манчини. По натуре страстная, но не до такого безумия, как г-жа Колонна или г-жа Мазарини, она, подобно им, была склонна к авантюризму; наверное, поэтому жизнь всех этих племянниц кардинала не сравнима ни с какой другой.
Графиня вошла безо всякого смущения, вела себя с великолепной сдержанностью, не выказывая ни радости, ни робости; казалось, она находится во дворце Суасон в роли хозяйки и имеет все основания держаться на равных с любыми коронованными особами. Король и королева принимали ее в присутствии главной камеристки, герцога де Асторга и всех приближенных королевы; из свиты короля здесь находился только его главный мажордом. Нада в самом роскошном своем наряде стоял рядом с хозяйкой, а Ромул, как любимая собачонка, лежал у ног своего хозяина.
— Наконец-то, ваше величество, мне позволено выразить вам мое почтение и доказать искреннюю преданность.
Она поцеловала руку королевы и готова была встать на колени, но Мария Луиза удержала ее от этого жеста.
— Я рада, действительно рада видеть вас, сударыня, — ответила королева, — не сомневайтесь!
Госпожа де Суасон смерила ее почтительным, но преисполненным достоинства взглядом и продолжила растроганным голосом:
— Вы необычайно красивы, ваше величество! Даже красивее госпожи Генриетты, которую я так любила, и, так же как она, вы очаровательны!
По-видимому, так оно и было, но из тех, кто знал мать Марии Луизы, только графиня произнесла это вслух.