Я, разумеется, волновалась, но продолжала молчать и в конце концов почувствовала, что пора объясниться:
— Граф, я сочла своим долгом показать вам это.
И, достав из кармана письма, включая клочок первого из них, я отдала их ему в руки. Он взял всю пачку и прочел одно письмо за другим.
— Что же это такое, сударыня? — восклицал он каждую минуту.
— Вы сами прекрасно понимаете, сударь: это любовные послания.
— От кого, скажите, пожалуйста?
— От его высочества герцога Савойского вашей недостойной супруге, графине ди Верруа.
Он вздрогнул от удивления и досады:
— Неужели!
— Не моя тут вина; и если бы вы меня послушали, вопрос уже давно был бы решен. Примером может служить история с госпожой ди Сан Себастьяно.
— И что, по-вашему, я должен сделать, сударыня?
Его вопрос привел меня в отчаяние. Рабство притупило все его чувства, и если сердце не подсказало ему ответа на этот вопрос, то молчала и честь! Но я все же сдержалась:
— Я надеюсь, что вы позволите мне удалиться в Верруа или любое другое ваше имение в Савойе, пока его высочество не соизволит забыть о той чести, которой он удостоил меня своим вниманием.
— Но это невозможно, сударыня; моя мать…
— Опять! — в свою очередь воскликнула я. — У вашей матери есть свои обязанности, пусть она ими занимается и предоставит нам самим право решать, как поступать, сударь. Послушайте и запомните, что я вам скажу, потому что больше не хочу возвращаться к этому вопросу и обсуждаю его с вами в последний раз. Госпожа графиня присвоила себе права и власть, которые должны принадлежать матери ваших детей: она отняла у меня ваше сердце, нежность, даже мысли и, тем не менее, лишив меня всего, ненавидит меня, ревнует к вам; даже намек на нашу близость, которой она так долго противилась и которую она сумела нарушить, даже тень этой близости пугает графиню. Именно она, сделав вас глухим ко всему, что касается меня, даже к голосу вашей чести, не позволила вам услышать мои жалобы и мольбы. Она стала виновницей моих несчастий и станет виновницей ваших, если вы по-прежнему будете слушать ее, а не меня.
— Сударыня!..
— Еще есть время, выполните мою просьбу, напишите госпоже ди Верруа, что вы оставляете этот дворец в ее полное распоряжение до тех пор, пока не захотите вернуться сюда с детьми и супругой; что вы удаляетесь от двора и в течение нескольких лет будете жить для себя. Разве нуждаетесь вы в его высочестве? Что значат для вас его благодеяния и милости? Разве есть у вас основания опасаться его власти? Вы богатый и знатный вельможа; в своих владениях вы так же всемогущи, как и герцог, у вас есть свой двор, и вам незачем быть одним из его придворных. Мою любовь к вам ничто не изменит. У вас растут дети, здоровые, умные и очаровательные, они будут любить вас, и вы тоже станете повелителем, сбросите иго, которое так долго тяготит и унижает вас. О сударь! Счастье совсем близко от вас — достаточно протянуть руку, и оно останется с вами. Зачем же вам отвергать его?
Мой супруг смотрел на меня, не перебивая; но я видела блеск в его глазах, слезы, дрожащие на ресницах: решив, что одержала победу, я приблизилась к нему. Он позволил мне подойти, но не привлек к себе.
— Друг мой, дорогой граф, — говорила я, — прислушайтесь к моей мольбе, спасите вашу честь, спасите наше общее счастье, на коленях прошу вас об этом.
— О! Не надо, сударыня! — воскликнул он, поскольку я уже готова была преклонить колени. — Я никогда не допущу, чтобы вы унижали себя даже передо мной!
— Я молю о том, что мне дорого, и нисколько не унижаю себя, мой друг! И если мне удастся убедить вас, я буду бесконечно счастлива.
— Вы правы, конечно… Но моя мать?
— О! Как трудно избавляться от рабства! Как принижает человека слепая покорность! И если ваши страхи сильнее зова сердца, мне очень жаль вас!
Он ничего не ответил. Мне захотелось удалиться, прекратить борьбу за то, что сам он так плохо защищал; гнев душил меня.
— О сударь! — продолжала я. — Остерегайтесь! Госпожа де Монтеспан начинала с того же!
— Слава тебе, Господи, вы не госпожа де Монтеспан, графиня.
— Нет, сударь, но я женщина, а у человеческого терпения есть границы: в борьбе истощаются силы.
— Но не у порядочной женщины, защищающей честь мужа и верной долгу.
Эта высокопарная фраза показалась ему верхом красноречия; он отвернулся, словно хотел скрыть от меня свои слезы. Но в столь серьезных обстоятельствах я не могла удовлетвориться словами и решила довести все до конца.
— Итак, сударь, что вы решили? — снова заговорила я.