Жалобы пастуха были прерваны раскатом грома, потрясшим землю.
— О, — вскричал Царка, падая на колени, — я знаю, что не должен роптать, ведь столько людей несчастнее меня!
— Верно, — донесся голос из темноты, — докажи же, что ты сильный человек, и не будешь нуждаться ни в чем.
В ту же секунду блеснула молния и Царка узнал Бернардо Гавацца.
— А! Господин Бернардо, — сказал молодой пастух, — вы меня напугали!
— Тем хуже! Ибо, согро di Dio, боязливые люди ни на что не способны, и с этим недостатком ты будешь пасти овец под открытым небом, пока не сдохнешь от нищеты, тоски и страха!
— Но, когда такая погода…
— Не жалуйся, Царка, для меня лучшей не надо, эта как по заказу.
— Значит, господин Гавацца, у нас разные вкусы.
— Наверное! Но мы, тем не менее, должны понимать друг друга… Вот здесь у меня несколько красивеньких римских скудо, и они жаждут переправиться из моего кармана в твой.
— Так пусть поторопятся, — заметил молодой пастух, лицо которого, освещенное новым разрядом молнии, засияло от радости.
— Они так и поступят, Царка, если ты наберешься храбрости и не спугнешь их… Вот они, гляди, готовы с радостью отправиться в путь.
— О господин Бернардо, теперь я настоящий мужчина… Знаете, буря пугает меня не больше, чем падающая звезда. Каждый за себя, san Dio![12], а Господь Бог — за всех.
— Очень хорошо! Хватит болтать попусту; отсюда до виллы Сантони не более десяти минут ходу, не так ли?
— Пять минут, не больше.
— А господин Мариани, вероятно, сидит сейчас за столом в большой зале, вместе со слугами.
— Безусловно, он всегда так делает… О! Это действительно добрый хозяин!..
— Синьоры Спенцо добры по-своему, а вот эти скудо — лишь малая часть того, что получит человек, сумевший услужить им.
— А что для этого надо сделать?.. Говорите же, господин Бернардо.
— Поклясться, что будешь подчиняться мне, Царка, и сдержать клятву.
— Я готов, — заявил молодой пастух, охваченный редкой для его возраста алчностью.
— Клянешься?
— Клянусь.
— Хорошо, — продолжал Гавацца, доставая из-под накидки двуствольное ружье, — вот судья, который сегодня же вечером должен решить спор между синьорами Спенцо и Мариани.
— О! — в ужасе отшатнулся Царка.
— Ну, так что? — спокойно продолжал Бернардо. — Не считаешь ли ты, что этот приятель может ошибиться адресом?.. Стряхни с себя детскую нерешительность… К тому же, действовать буду я сам. Пошли.
— Да, да, — произнес Царка, все еще дрожа.
— Итак, мы отправляемся в Сантони. Там есть сторожевая собака — она тебя знает, поскольку была в одной своре с твоими псами.
— Мирко?.. О да! Хорошее животное! Стоит ему вырваться, и оно прибегает ко мне в поле.
— Я это знал, поэтому и пришел к тебе за помощью. Ты ведь можешь легко перемахнуть через невысокую стену на переднем дворе, взять собаку и помешать ей залаять, когда появлюсь я. Я пойду следом за тобой, ты бесшумно откроешь калитку, и мы быстро закончим дело. Иди же вперед и поторапливайся!
Царка, напуганный еще более, не двигался с места.
— Значит, теперь, когда тебе известно достаточно, чтобы меня повесили, ты отказываешься идти? — с угрозой в голосе спросил Бернардо. — Будь осторожен! Ведь из двух пуль, которыми заряжено мое ружье, одна может поразить предателя, если он попытается выдать меня.
И поскольку, произнося эти слова, он перевел дуло в горизонтальное положение, Царка не выдержал:
— Нет, нет, господин Бернардо, я не предам вас, но я думал, что, прежде чем мы тронемся в путь, вы позволите мне пощупать римские скудо, лишь промелькнувшие перед моими глазами в свете молнии.
— Держи, — сказал Гавацца, отдавая ему кошелек, — вот первая ласточка, а вся стая скоро прилетит; но мы уже потеряли много времени, пошли.
Пастух взял кошелек, открыл его, осмотрел содержимое и, подпрыгнув от радости, направился к вилле, где его хозяин в эту минуту сидел со своими слугами за общим столом.
XII
Буря утихла, но мелкий и частый дождь все еще шел. Два человека с вещевыми мешками за плечами с трудом шли по полю; это были два солдата-дезертира из армии герцога Савойского, которые пересекали Пьемонт, чтобы укрыться в Венеции.