Игумен. Ты, значит, разрешаешь? Да воздаст тебе Господь. Я сумею и там исполнить долг мой и быть твердым.
Царица. Только возвращайся, игумен. Если только захочешь — поскорее. Иди с Богом.
Игумен. На прощанье еще одно слово, царица. Там, в Товине — люди. И за каждую душу, что умрет, прежде чем ты обратишь ее — ты должна будешь дать ответ. Ибо теперь в твоих руках возможность. Уходит.
Входят много девушек с Георгием и Русудан; все они несут красные цветы и принимаются убирать гроб.
Царица тихо. Какой он суровый, игумен.
Священник хлопает себя по лбу. Я ведь сказал — он безумный.
Царица. Нет, священник, надо хорошо говорить о старике. Он лучше нас. День и ночь он молится за нас и не спит. Он похож на тень. Идет к гробу. Вот хорошо, девушки; украсьте гроб, как только можете лучше, покройте его розами.
Гетману. Сумеешь ли ты свезти гроб в горы и снова отыскать товинцев?
Гетман. Да, царица. Товинцы найдут меня.
Царица. Зови их, если они не найдут тебя, и попроси их прийти… Пойдем, дети, принарядимся, ваш отец придет.
Священник вслед царице. Ты бы могла дать игумену лошадь. Он похож на тень, ему не дойти до Карса.
Царица. Да, лошадь. Дай ему лошадь и слугу, священник. Пойди, распорядись.
Уходит с Георгием и Русудан во второй ход. Священник выходит в глубину сцены.
Юаната. Посмотрите-ка на воина, — хотя бы взгляд на нас кинул.
Мецеду. Молчи, Юаната. Это доблестный воин, это посланник царицы.
Юаната. Не улыбнешься ли ты, доблестный воин?
Гетман. Не улыбнусь ли? Теперь — нет.
Юаната. Пойди, помоги нам.
Гетман. Мне этого нельзя.
Юаната. Почему нельзя?
Гетман. Потому что царь мне не приказывал.
Юаната, смеясь. Царь — да она забыла. Уж почти что забыла.
Мецеду. Молчи, Юаната, за этим делом мы Должны быть серьезными.
Священник, возвращаясь. Тише, детки. Девушки пересмеиваются.
Зайдата. Ты смешишь нас, ступай прочь, священник. У нас тут серьезное дело.
Священник. Я вовсе не хочу тебя смешить. Напротив, ты должна быть серьезной, когда убираешь гроб.
Зайдата. А твой нос так нас и обнюхивает, священник. Ты вот стоишь, смотришь на нас и потешаешься.
Священник. Ай, Зайдата, ай, Софиат, какие вы глупенькая!
Зайдата. Стыдись, священник, такой старый человек!
Священник. Вовсе я не стар, Зайдата. Ты напрасно это говоришь, мы с тобой не стары.
Зайдата. А Мецеду и Софиат — старые.
Священник. Никто из вас не стар. Вот я стою и гляжу на вас, и все вы как огонь…
Зайдата. Как огонь?
Священник. Да, как огонь.
Софиат. И болтаем в купальне! Смех.
Священник. Софиат, ты не должна говорить таких слов, ты краснеешь от них.
Софиат, ревностно работая. Вовсе я не покраснела.
Священник, Ты так молода, и тебе должно быть стыдно, и ты стоишь и краснеешь. Вот Зайдата не покраснела, да она и не говорила глупостей.
Зайдата. Да уж я знаю, что для тебя я лучше всех.
Священник. Лучше всех? Ну, я бы этого не сказал. Может быть, какая-нибудь другая и лучше. А ты уж и думала…
Зайдата. О, да!
Священник. Вот этого не следовало бы. Это стыдно.
Зайдата. А вот сломай-ка мне стебель. Протягивает ему розу.
Священник пробует. Его надо обрезать.
Зайдата. А у тебя нет кинжала?
Священник. Да, у меня нет кинжала. Вот он мог бы.
Зайдата удерживает его и берет розу. Этот воин? Нет, ведь царица ему не приказала. Смех.
Зайдата. Тебе следовало бы самому иметь кинжал, священник.
Священник. Я ношу кинжал, когда бываю на войне.
Зайдата. Но ведь тебе не приходилось им пользоваться.
Священник. Не приходилось? Я разве не рассказывал, как я раз справился с двадцатью людьми?
Зайдата. Нет, расскажи-ка.
Священник. Я убил шестерых — остальные бежали. Смех.
Зайдата. Христианскому священнику не следовало бы убивать шесть человек.
Софиат. Да, не следовало бы.
Священник. Ты этого не понимаешь, Зайдата. И ты тоже, Софиат, — ты слишком молода. А разве у калифа нет дервишей и священников, которые убивают в бою?