— В хозяйстве пригодится.
Избавившись от трупов турок, мы побросали их мундиры в телеги и быстро вернулись обратно. После чего, взяв Румена, бывшего пленника и трофеи, проследовали в ближайшее ущелье, на берегу маленькой горной речки. Там развели костер, сожгли на нем оставшиеся османские тряпки, а Первушин занялся допросом возниц. Кстати, один из них оказался немым — когда-то турки отрезали ему часть языка за какую-то провинность, второй — молодой, статный, русоволосый парень попросил взять его с нами, так как, по его словам, он человек пришлый и вообще батрак, а к туркам у него большой счет. Выглядел парень вполне искренним, да и Владимир шепнул мне, что именно он, собственноручно, свернул шею одному раненому турку, схватившемуся за ружье. Что ж, такой человек нам совсем не помешает! Вот третий крестьянин вызывал подозрения. Да, он не пытался бежать, выполнял все, что мы от него требовали, но его хитрые, бегающие глазки мне совершенно не понравились, о чем я, улучив подходящий момент, и шепнул Первушину. Мой боевой товарищ только кивнул головой и отвел возницу куда-то в лес. Спустя несколько минут Владимир вернулся один.
Умывшись в холодной воде мелкой речки, мы перекусили конфискованными османами у местных крестьян продуктами и растянулись на постеленных на траву рогожках. Сил не осталось даже на разговоры.
Отдыхали мы почти до вечера. Затем стали думать, как поступить с телегами. Поскольку освобожденный нами гайдук был еще слаб и путешествовать в седле ему пока не стоило, решили одно из примитивных транспортных средств взять с собой, выбрав повозку получше. В одной из них мы и наткнулись на страшную находку: в кожаном мешке лежала отрезанная голова четника Борислава. Обнаружившего ее Димитра вырвало. Не сдержался и еще кое-кто, в числе которых оказался, увы, и автор этих строк. Первушин приказал похоронить останки храброго борца за свободу с воинскими почестями, что и было сделано. Особенно сильное впечатление произвел на присутствовавших салют из двух кремневых пистолей в нашем с Владимиром исполнении.
Отдав последние почести герою, наш командир побеседовал с освобожденным нами гайдуком. А он оказался воеводой Вылчаном, известным в этой местности (представьте себе восхищение и гордость наших юных помощников!). Его маленькая чета была разгромлена регулярной османской частью, но воеводе с одним из четников удалось ускользнуть. Погоня отстала и был реальный шанс уйти, если бы не предательство пастуха, в хижине которого они решили передохнуть. Однако непрофессионализм османских вояк и боевые умения гайдуков привели к тому, что несмотря на почти шестикратное превосходство врага, турки потеряли троих убитыми и двоих ранеными. Но силы были слишком неравными, да и заряды для ружей и пистолей кончились. Тогда гайдуки с саблями в руках бросились на турок, не столько для того, чтобы нанести им урон, сколько для того, чтобы не попасть им в руки живыми. Борислав — четник Вылчана — был застрелен сразу, а сам воевода успел все же зарубить одного из осман, прежде чем получил удар прикладом сзади. А очнулся гайдук уже связанным.
«Да, ничто не ново под луною! — думал я, глядя на бледное лицо воеводы — Левского* предал его же соотечественник, Христо Ботева* застрелил тоже не турок. Надо бы с этим пареньком, что к нам напросился, еще раз потолковать. Да и немого не помешает проверить — вдруг он грамотным окажется и опишет в подробностях все наши геройства? Мало ли что…» Не успел я предложить это Первушину, как он сам подозвал к себе молодого возницу. По его словам, крестьяне были жителями одного из соседних сел. Турки просто заставили их везти своих убитых и раненых, вместе с плененным гайдуком, в ближайший конак — турецкое полицейское и административное управление. Естественно, бесплатно. Немого звали Колю и, к нашему счастью, писать и читать он не умел. Поэтому мы с чистой совестью решили его отпустить, дав ему еще одного коня, немного затрофеенных у турок монет и реквизированных османами продуктов. Только немой вдруг заупрямился: стал яростно что-то нам объяснять при помощи жестов, хватая то Первушина, то меня за руки, даже на колени становился, крестился и кланялся. И, кстати, он оказался не совсем лишенным дара речи — кое-что при желании можно было разобрать, да и Борис — возница, свернувший шею раненому турку — помог нам понять, чего так страстно хочет Колю, выступив в роли сурдопереводчика. Бедняга умолял нас взять и его, поскольку османы все равно его убьют, живет он бобылем, родственники его и знать не хотят, а нам он может пригодиться, ибо готов выполнять любую работу. Первушин внимательно посмотрел на меня. Ну и что в таком случае делать? Пожав плечами, я предложил взять и этого горемыку, поскольку, во-первых, нам нужны люди, во-вторых, так не останется никаких свидетелей уничтожения представителей османской власти и освобождения опасного государственного преступника — возница-то, конечно, немой но его возвращение в гордом одиночестве сразу же наведет на ненужные нам мысли, а в-третьих, практически безмолвный и неграмотный крестьянин может оказаться очень полезным в некоторых случаях.