Вадим Габриэлевич Шершеневич
Carmina
Лирика (1911–1912)
Книга I.
Обложка, фронтиспис и рисунки Льва Зак.
Carmina
«Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой,
Как бедный нищий, мимо саду
Бредет по знойной мостовой».
Посвящение
Скорбь я исчерпал ковшом заповедным и строгим и вылил
В чашу хрустальную влагу, на дно положив мое сердце.
Влага прозрачна была, но под вихрем глухих испытаний
Дрогнула чаша до дна и пропенилась золотом чистым.
Много имен серебристых единственной милой подруги
В сердце лежащем на дне начертала влюбленности длань.
Коршунам хищной молвы не извлечь мое сердце из чаши,
Звонких имен не прочесть, не понять этих жалобных слов.
Ныне подруге несу эту чашу со скорбью и пеной,
С сердцем сокрытым глубоко. Мой неутешительный дар!
Маки в снегу
АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
ПОСВЯЩАЕТСЯ.
«Скрепы последние, плотник, оканчивай…»
Скрепы последние, плотник, оканчивай,
Руби причал!
Здравствуй, вспененный, могучий, обманчивый,
Высокий вал!
Море дождем беспрерывным исколото…
Как сладок шум!
Много сложил я старинного золота
В глубокий трюм.
Знаю, что в бурю корабль накренится
В морскую пасть,
Мачты застонут, как плачется пленница,
И скрипнет снасть.
Буря сурова; блеснет с побережия
Свет маяка,
Руль мой приученный с силою свежею
Возьмет рука.
Кончится путь. Не довольно ли плаваний?
Морских забот?
В нежный приют успокоенной гавани
Корабль войдет.
Берег
«И видит берег недалекий
И ближе видит свой конец»
Моя душа о боль земную
Со стоном бьется, и сквозь сны
Мне обещает твердь иную
Незримый голос с вышины.
И правлю я во тьме вечерней
Корабль к маяку вдали…
Шипы окровавленных терний
В венок мой демоны вплели.
Пусть в белизне прибрежной пены
Мелькает райская земля,
Но корабельные сирены
Поют о смерти корабля.
Ах! Берег близко… Руки стынут
В прохладной полумгле ночной.
Я знаю: мрачный жребий вынут
Из Книги Голубиной мной.
Ночное развернулось знамя!
Мне не пристать к земной мете!
И демон, трепеща крылами,
Как птица, реет в темноте.
Исчезни!.. В миг, когда усилья
Покинут мертвенную плоть.
Архангелов незримых крылья
Дух вознесут к Тебе, Господь.
Печаль
«Меня печали мрачный гений
Крылами черными накрыл».
Я видел в небе белые воскрылья
И толпы ангелов, Творцу слагавших Стих, –
Но птица траура свои раскрыла крылья,
Погасли в небе белые воскрылья,
И грустно никну – радостный жених.
К чему мольбы? К чему усилья?
Я – тьмы тоскующий жених.
Воспоминаний рой, как траурная птица,
Метнулся предо мной, лежавшим в забытьи.
Я в небе увидал кровавые зарницы;
Воспоминаний рой, как траурная птица,
Закрыл на миг все радости мои.
Так закрывают длинные ресницы
Глаза усталые твои.
Но ты – невеста осени певучей –
Словами тихими, как тонкою стрелой,
Метнула в рой воспоминаний жгучий.
Но ты – невеста осени певучей,
Подруга юная, горящая зарей, –
Низвергла скорбный рой летучий
Пред разгоревшейся зарей.
Воспоминаний рой, как траурная птица,
Метнулся от меня, простертого в пыли.
Я в небе увидал златые колесницы;
Воспоминаний рой, как траурная птица,
Сокрылся, приоткрыв все радости мои.
Так открывают длинные ресницы
Глаза горящие твои.
«Пред иконой чудотворною…»
Посв. Дмитрию Рему.
Пред иконой чудотворною
Я паду с молитвой вновь:
О, прости рабу покорную,
Охрани мою любовь!
Чтобы милый, светлокудрый
На измученных щеках
Не заметил блеклой пудры –
Я приму его впотьмах.
Будет думать он, что нежной
Девушке любовь дарит,
Вспыхнет страстью неизбежной,
Дерзко на постель склонит.
Платье расстегнуть поленится,
Резко разорвет атлас…
Отчего ж слезою пенится
Зеркало зеленых глаз?
С благодарностью целуя,
Обовьет усталый стан…
«Первый – ты!» – ему скажу я.
Господи! Прости обман!