Так восстань над моею мятелью,
Захлесни покрывалом цветным,
Золотой путеводной свирелью
Уведи меня к странам своим!
Над рекой
Брожу над осенней рекою,
Шепчу оскорбленно угрозы,
Душа расцветает тоскою
Старинной и яркой, как роза.
Ломаю я куст малорослый,
Стою над провалами ночи,
И слышу знакомые весла
И вижу весенние очи.
И так же слежу за тобою,
Как прежде, в далекие встречи,
И той же горячей мольбою
Пронзаю дрожащие речи.
И режет терновник колючий
Усталые, скорбные руки.
Ты таешь за низкою тучей,
Как прежде, в жестокой разлуке.
И только под песнею струнной
Серебряной, бархатной вьюги
Я вспомню, что – бледный и юный –
Я умер над гробом подруги
И только костями глухими
Стучу в неумершем страданье
Твое серебристое имя,
Твое золотое названье.
Ангелу-Хранителю
«Вижу очи твои изумрудные».
I.
Расплесни свои очи безмерные,
Словно крылья, прозрачные,
Озари мои своды пещерные,
Неуклюжие, мрачные.
Приведи меня, Ангел, к отрадному
Перепутьями горними!
Я прикован ко времени жадному,
Я прирос к нему корнями.
Словно небо, глаза раздвигаются,
Полны гневными тучами.
Наши влажные губы сближаются
Поцелуями жгучими.
Ты изведал, Хранитель, греховное…
Твои очи – да славятся!
Сквозь века твое имя любовное
Поколеньям объявится.
На ногах твоих туфли атласные,
А глаза окровавлены…
Мы – одни, мы – распяты, несчастные,
На распятье оставлены;
Но дотянемся к небу усильями
Мы, тоскою вспоенные,
Ты – Хранитель, – разбитыми крыльями,
Я – рукой раздробленною.
(К неизвестной картине)
II.
На мертвом севере снега
В томительном бреду застыли
И месяц наклонил рога
Над тканью серебристой пыли.
И тишина снегов сладка;
Все те же ночи, звезды те же,
Лишь долетит издалека
Протяжный, тяжкий вой медвежий.
На перекрестке, в блеске звезд.
Однообразный и унылый,
Нагнулся обветшалый крест
Над позабытою могилой.
И на изъеденной плите
С очами красными от горя
Недвижен ангел на кресте,
Встречающий веками зорю.
И за спиною два крыла
Разорваны тоской суровой
И воск девичьего чела
Изборожден, как плоть Христова.
И ангел горестно глядит, –
Забытый ангел на могиле –
Не прогремит ли мрамор плит
Под пеленою снежной пыли
И воскрешенная душа,
Восстав от долгого томленья,
Не колыхнется ли, спеша,
В миг огненного пробужденья?
И ангел в горние огни
Глядит и стынет над дорогой,
Теряя пасмурные дни,
Сосчитанные вьюгой строгой.
И может вьюга занесет
Христом покинутое место,
Лишь, не проснувшись, небосвод,
Здесь прозвенит: «In tomba questa»,
Но ангел не устанет ждать
Сквозь заснеженные ресницы,
Готовый мертвого принять
В свои застывшие десницы.
Уединение
«O, patria! Ti rivedre»
Когда в зловещий час сомнения
Я опьянен земной тоской,
Свой челн к стране Уединения
Я правлю твердою рукой.
Земля! Земля!.. Моей отчизною
Я вновь пленен. Родная тишь!
Но отчего же с укоризною
Ты на пришедшего глядишь?
Тебе был верен я, не знающий
Иных утех, чем грез о том,
Когда приду, изнемогающий,
К тебе я в сумраке ночном.
Из данного мне ожерелия
Я не растратил бирюзы –
Ни в час безумного веселия.
Ни в час настигнувшей грозы.
Смотри: венец твой окровавленный
Из горних, облетевших роз,
Как раб смиренный, но прославленный,
Я на челе опять принес.
Пусть в городах блудницы многие
От ласк моих изнемогли –
О, что тебе слова убогие,
Растерянные мной вдали,
И поцелуи бесконечные,
И сладострастья буйный хмель?
Тебе принес я речи вечные
И дух – увядший иммортель.
О, приюти меня, усталого,
Страны блаженной темнота,
И горстью снега бледноталого
Увлажь иссохшие уста!
Борису Фриденсону