— А кем вы работаете?
— Никем, — ответил я ненамеренно жестко, сквозь зубы. — Был дутым пузырем… Пузырь лопнул. Теперь тоже никто, и этому рад.
Она жалко улыбнулась.
— А костюм хороший…
Я невольно усмехнулся в ответ.
— Все мыльные пузыри хорошо выглядят. Достаточно, если скажу, что был офисной крысой? Довольно крупной крысой, и все-таки… Продавать душу двадцать четыре часа в сутки…
— Вы католик?
— С чего вы взяли?
— Просто так подумалось. Просто я сама… И… все остальные не считают, что крупный бизнес — это продажа души.
Я улыбнулся.
— Вы ошибаетесь. В глубине души все это знают. Даже те, что не верят… — и слова отчего-то вновь застряли у меня в горле. Я был уверен, что не верил. Еще «вчера» не верил. А сегодня — я не знал, что и думать. Произошедшее было совершенно невозможным. — Ни в бога ни в черта… — пробормотал я наконец в леденящем суеверном страхе, — будто подобными словами мог что-то стронуть в течении событий, снова сделать его фатальным, ведь так хотелось верить, что что-то может измениться оттого, что мы сами станем другими. Но какими именно нам надо стать?..
— В нашей семье все веруют.
— Я не такой, — я решил оставаться честным, хоть не мог подавить внутренний трепет.
— Но мы оба помним…
— Именно за этим я это сказал… Вряд ли тут что-то может нас связывать.
— Я тоже могла нагрешить…
— Или наоборот…
— Но может быть, было нужно, чтобы мы встретились? Кто-то из нас должен сказать другому что-то важное.
— Что, например?
— Может быть, вы должны поверить?
Я выдавил смешок, ощутив слабо зашевелившуюся ярость.
— Не уверен, что дело в этом… И что тогда я могу сказать вам?
— Наверное, ничего…
— Вот именно… Тина.
— Джек?
— Джек Вирбски.
— Тина Мендес.
— Я не знаю, что сказать. Но может быть… все не обязано быть в точности так, как мы помним. Может быть, это какая-то развилка во времени. Мы уже ведем себя иначе. Может быть, так же поступит Луна?
— Может быть… Джек… — повторила она и ее голос умоляюще дрогнул. — Вы могли бы сделать одну вещь?
— Какую?
— Завтра, в 11.35, вы не могли бы?.. — она замолчала.
— Придти сюда? — закончил я. И она кивнула.
— Прошу вас. Пожалуйста…
— Не могу вам этого обещать, — сказал я подумав. — Простите. Я должен узнать, вдруг то, что должно произойти, помнит кто-то из моих близких. Боюсь, тогда в это время мне будет лучше быть с ними…
— Конечно… — она внезапно посмотрела на мои руки. Я понял, что она ищет кольцо. Которого не было.
— Мы в разводе, но это не значит…
Она молча кивнула.
— И у нас есть сын.
— Я понимаю…
— Простите, Тина. — Я поднялся из-за столика, махнул Элен и, оставив деньги на столе, двинулся к выходу. Голова кружилась, но все же скотч и кофе разливались в жилах необычной бодростью, почти смертельной, и было совершенно неважно, что будет потом. Будет даже совершенно неважно, если я по ошибке шагну под грузовик.
Грузовики меня сегодня избегали.
Женщина, назвавшая меня два года назад честолюбивым ничтожеством и вышвырнувшая мои вещи в окно, тоже.
Каким-то чудом ровно удерживая руль красного бентли, я упорно звонил ей, но она так и не подняла трубку. Зато до меня дозвонилась секретарша Джейн, в те краткие моменты, когда я оставлял попытки.
— Вирбски! Ты срочно нужен шефу!
— Пусть идет слону в задницу.
Я заблокировал этот номер. Через некоторое время новый звонок, с незнакомого номера:
— Эй, ты же спас компанию! Он хочет поговорить с тобой о повышении.
— Пошел к черту, пусть дальше сам ее спасает.
Тем более, недолго осталось…
Снова звонок и утробный рокот в трубке:
— Джонни, мальчик мой, чего ты хочешь?..
Я на мгновение зажмурился, рискуя наконец встретиться с вожделенным грузовиком.
— Чего я хочу? Чтобы завтра в 11.30 вы подошли к окну и 5 минут не сводили глаз с неба! Тогда поймете, чего я хочу.
Я отключил телефон и швырнул его на заднее сиденье. Остервенело стащил с шеи галстук и бросил туда же.
И вдруг пожалел о сказанном.
Это было жестоко. Но не более чем то, что все равно случится…
Все равно случится? Значит, я не верю, что могу что-то изменить. Ну да. Не верю. Ни я. Ни Тина. Ни кто-либо еще. Ради любого из нас, кто бы он ни был, ради его праведной жизни и правильных мыслей, Луна не превратит Землю в лепешку. А бог, если он есть, не уничтожит всех, ради некоторых. А если уничтожит, пошел к черту такой бог.