Внезапно мелодия оборвалась, и все вернулось обратно - так грубо, так несправедливо! И вокруг привычные предметы: шкафы, полные бумаг и книг, стол, заваленный документами, в углу стоят заготовки для скульптур и громоздятся холсты. Но сейчас почему-то все это казалось другим, не таким, как раньше. Как будто ее давно здесь не было, и вот она вернулась после долгих лет отсутствия и нашла все таким же, как оставляла, но подернутым патиной времени.
Скоро будет солнечно
Так приятно возвращаться! Из заснеженной, метельной Москвы вернуться к солнцу и высокому небу в Петербург. Встать рано в поезде и увидеть в окно искрящиеся инеем деревья и небо, ясное и чистое, почти весеннее. Розовым утренним светом залиты все окрестности, и даже неприглядные предметы кажутся нарядными, веселыми. Они все уже в ожидании тепла и весны.
После суетной, слишком величественной и давящей размахом Москвы Питер кажется уютным и домашним, светлым. Приятно вернуться в такой день, будто говорящий: "Впереди не только плохое, но и солнечных дней будет достаточно". Москва заставляет - вольно или невольно - склониться перед своим величием, заставляет человека чувствовать себя ничтожным рядом с громадинами сталинских высоток и небоскребов. Питер же бывает мрачен, бывает неуютен, суров и холоден. Не только герои Достоевского сходят с ума в этих дворах-колодцах, среди серых обшарпанных стен. Сумасшествие, тихое и беззлобное, бродит в переулках, по мостам и набережным. Но только появится солнце, только клочок неба проглянет над головой - и этот город своей улыбкой поднимает с колен.
Старый император
Старый император знал множество историй, о которых мог бы рассказать - разумеется, если бы кто-нибудь рискнул поинтересоваться этими историями у бронзовой статуи. За двести лет он видел много всего: доброго и злого, счастливого и горького, видел перевороты и убийства, и массовые казни, и парады победы, и поэтов, читающих на площади свои стихи, и политиков, обещающих лучшую жизнь. Но политики и поэты приходят и уходят, а жизнь не становится лучше ни от красивых слов одних, ни от пылких обещаний других.
Летом старому императору было скучно. Толпы туристов окружали его, фотографировали, фотографировались сами, терли копыта у верного коня и загадывали обычные желания: найти подругу или друга, сдать сессию (император лет сто назад узнал это слово от одного пьяного и болтливого студента, которому профессор отказался ставить "уд." по химии), вернуться в город дождей и туманов еще раз.
Император не любил лето, хотя вокруг него всегда цвели яркие розы, и громадина храма вздымалась позади, не тронутая ни войнами, ни революциями. Лето в этом городе слишком короткое и дождливое, близкий север высасывает из лета все тепло.
А вот зима... Зимой на площади заливали каток и ставили ледяные горки, и воздух звенел от детских голосов. Вжжж! - острые лезвия коньков режут лед, мальчишки орут "Шайбу! Шайбу!", кружится в вихре снежинок парень из спортивной школы, и девушки с восторгом глядят на него...
Как хотелось императору сойти на площадь и тоже, привязав к сапогам вместо шпор сверкающую полоску стали, чуть неуклюже проехаться под руку с супругой, которая так любила зимние забавы! Он вспоминал зиму, когда они были представлены друг другу в качестве жениха и невесты, ее круглое румяное лицо и темные кудряшки, и то, как она, смеясь, падала в снег, взмахивая руками, и меховая шапка и муфта летели в сторону, и это было так волшебно - позади сиял огнями дворец, пахло хвоей, морозом и дымом, и вечером их ждал отполированный паркет бальной залы и танцы, танцы!..
Но император и его конь застыли над площадью, и вечно им стоять там, бездвижным.
А город утопал в морозном солнце, и с высоты постамента императору был хорошо виден его бывший дворец, где сейчас, конечно же, музей, и крыши, и шпили, и стоящий столбами дым над трубами, и все это в розовом и желтом свете. А потом - быстрые сумерки и ночь, гирлянды огней и музыка, и веселье, и смех.
И когда он видел, как девочка в розовой куртке выписывает восьмерки и круги, падает, поднимается, плачет, а ее утешает растрепанный мальчишка с ободранной клюшкой наперевес, когда смотрел на электрические звезды в ветвях деревьев, на лампочки, что ярче и ярче разгорались в сумерках - он думал, что не зря прожил свою не слишком долгую, полную забот и тревог о государстве жизнь. И пусть школьники путают его с дедом и внуком, клянут сторонники одной политической партии и превозносят ревнители другой, - он знал множество историй, о которых мог бы рассказать.