— Дэзоле же не парль па франсэ. Же не компран па. — Брехт сам ошалел с какой скорость французские фразы из него посыпались. Пронесло. Или сейчас пронесёт. Живот противно заурчал. — Иль мё са'мбль кё обкакаюсь. (Мне кажется, что) — Брехт отобрал горшок у «министра» французского и, заломив ему руку милицейским приёмом, выдворил его за дверь. После чего попытался взгромоздиться на горшок.
Это был квест. Реципиент был гигантом. Метр девяносто точно. И сапоги, ага ботфорты, ещё с высоченными деревянными каблуками, ну, как в фильме у Д'Артаньяна. И хрен ноги согнёшь, чтобы угнездиться на низком горшке. Извращенцы чёртовы, не могли повыше горшок придумать. Пришлось его с пола переносить на стул товарища Гамбса. Осквернения антиквариата.
Вынес потом керамическое чудо сантехническое и всучил ливрейному.
— Господин граф, с вами хочет переговорить его сиятельство граф Зубов. Он ждёт вас на чашку утреннего кофе. Я провожу, — но глянул на горшок, изрядно, кстати, пованивающий, и добавил, — через пару мгновений, — И ведь на чистом русском говорил, пусть и с небольшим грассированием. Слышал как-то Иван Яковлевич, что француза практически невозможно выучить говорить по-русски без акцента.
Вернулся товарищ и, правда, быстро и без украшенного васильками фарфорового чуда.
— Прошу вас следовать за мной, ваше сиятельство. — Ну, а чего, не плохо в этот раз попал, не в крестьянина, а в целого сиятельства и генерала. Стартовая площадка на порядок лучше предыдущей. Может, это по возрастающей работает. И в следующий раз вообще в императора попадёт. Умереть нужно срочно. А нет. Кристалла нет. Да и кофе хотелось.
— Веди меня, Гермес. (Строго говоря, Харон — всего лишь перевозчик, а проводник мёртвых в их новый мир — Гермес.)
— Гюстав. Ваше Сиятельство.
— Да по фиг. Главное, быстрее, голова раскалывается. Кофею хочу выкушать.
Шли по анфиладе комнат до лестницы, потом поднялись на третий, наверное, этаж и опять пару комнат насквозь прошли. Вот, не честно. Валериан же из такого же бедного дворянского рода, а вот забрался Екатерине Алексевне пару раз следом за братцем под юбку и вон какой дом. Везде паркет красивый узорчатый. Всякие гобелены с картинами. Стены тканью золотой задрапированы. Мебеля всякие белые с золотом. Через столовую проходили, так там серебряная посуда стоит горой целой, как только стол такой вес выдерживает. А ещё имения и под Москвой и в Прибалтике. А тут одна малюсенькая деревенька в сорок душ под Подольском и к тому же в недавнюю эпидемию чумы почти половину крестьян и дворни померли. До сих пор пару домов пустуют в деревеньке. Не справедливо. Витгенштейн, вон, какой носорог, не мог императрице понравиться.
Брехт остановился у большого зеркала, в пол, на стене одной из комнат. Оглядел реципиента с головы до ног. Мать твою за ногу. Красавчик. А нет. Красавчег. Нос орлиный. Кудряшки, глаза нордические синие. Усики прикольные. Бакенбарды тоже ничего. И гигант с развитыми плечами. Ну, немного помят после возлияния и мундир, и рожа лица. Мундир, кстати, синий с золотым позументами и галунами всякими. Так понять и простить можно Петра Христиановича за помятость. Не каждый день на тебя император, хоть и малахольный, кричит и не каждый год тебя из армии без пенсии выгоняют под зад коленом. В деревню к тётке в глушь в Саратов. Из генералов и любимчиков, бац и в ссылку. А жить, спрашивается, на что? Жена опять с ребёнком малолетним. Прыщ курносый! Иван Яковлевич взбаламутил кудряшки на бедовой головушке и пошёл дальше за «министром» ливрейным.
Валериан Александрович сидел в глубоком кресле возле низкого столика, который потом назовут «журнальным», закинув настоящую ногу на деревянную. Не, был в таком же голубом мундире и штаны деревяшку скрывали, но не закинешь же деревянную ногу поверх здоровой. Пётр его отлично знал, в Дербенте вместе воевали, и потом десятки раз пересекались. Чуть быстрее рос в чинах бывший командир. В 1792 году пожалован генерал-майором, 1793 года вместе с братьями и отцом возведён в графское достоинство Священной Римской империи. Потом был Дербент и Дербентский хан Ших-Али был захвачен им в плен. Там дальше был забавный эпизод, которому Пётр Христианович был свидетелем.
Вечером того дня, когда Дербент — «златые врата Кавказа» был занят русскими, в лагерь к Зубову с большой свитой женщин приехала просить за брата сестра пленного хана персидская принцесса Хараджи-Ханум, славившаяся красотой и умом. Ну, по непроверенным слухам. Пётр Христианович с ней в дурочка подкидного не играл и проверить ум не мог. А красота, так в кисеях и чадрах всяких. Как проверить? Лезть под платья? Так получишь по мордам. Граф Зубов уважил её просьбу и разрешил остаться с братом до утра, строго запретив кому бы то ни было приближаться к их палатке. Отпустив на утро гостью в город, Зубов поставил её во главе совета правительницей владений брата, которого оставил у себя в качестве заложника. Екатерина II поведение Валериана Александровича с принцессой «весьма одобряла», находя, что он поступил с ней «как честный человек», по-рыцарски, и послала ей в подарок перо, серьги и перстень. Про принцессу оставленную править Екатерине Алексевне докладывал сам граф Витгенштейн, посланный Зубовым в Санкт-Петербург с ключами от Дербента.