Андрей Иванович Ушаков с утра пребывал в замечательном настроении. Мало того, что тот клубок из странных и совершенно непонятных событий, которые сложились вокруг, казалось бы, банального заговора с целью убийства императора, наконец-то начал распутываться, так еще и государь уведомил с самого раннего утра о назначение его Катюши на должность фрейлины будущей императрицы. Письмо принес курьер во время завтрака, и от девичьих визгов шестнадцатилетней красавицы с ясными глазами, казалось, бокалы полопаются. Письмо вручили именно ей, прямо в руки. Написано оно было летящим почерком государя, то есть сам он писал его лично, не поручив Дмитрию или кому другому из императорской канцелярии.
— Папка, спасибо-спасибо-спасибо! — Катюша подбежала и принялась целовать его в макушку.
— Да мне-то за что спасибкаешь? — Андрей Иванович улыбнулся с любовью глядя на дочь. Такой оживленной он ее уже давненько не видал.
— Так ты же почитай каждый день с государем, неужто поверю, что не замолвил за меня словечко? — Она села и снова, и снова перечитывала коротенькое письмо, с уведомлением, что выбор пал на нее.
— А вот не замолвил. Некогда было, — признался он с улыбкой. — Государь сам видать решил, что достойна ты рядом с государыней находится, во всем ей помощницей быть. да и не советовался он ни с кем, сам все решил. Ладно, пойду я, дел полно.
— А платья? Мне нужны новые платья, как я перед государыней в старых покажусь? — ох, и разорение одно на энтих платьях, а куда деваться? Ушаков вытащил несколько банковский билетов, которые все больше и больше пользовались популярностью при расчетах, потому что их было удобнее носить. Когда речь шла о совсем больших суммах все равно предпочитали звонкую монету, а вот на повседневные расходы вполне и бумажки эти годились. Билетов было на приличную сумму, за что Андрей Иванович получил еще несколько поцелуев. Вот же вертихвостка.
— А ты знаешь, что письмецо государем Петром Алексеевичем написано? — Катерина округлила глаза, глядя на него. — Я его почерк отлично знаю. Сам он писал, лично, — последние слова потонули в очередной порции визгов. Покачав головой Ушаков вышел из дома к ожидающей его карете, и поехал прямиком в Тайную канцелярию, чтобы собрать воедино все те факты, что ему удалось собрать и после этого уже ехать к государю на доклад.
Возле самого входа стоял молодой человек с неопрятной бородой в старом латанном сюртуке. Он спрятал руки в карманы и видно было, что замерз, но не уходил, словно ждал кого-то. На него уже хмуро поглядывали гвардейцы, время от времени проходящие мимо, а уж когда подъехала карета с главой Тайной канцелярии, то к нему и вовсе подошли трое вооруженных гвардейца и один из них спросил, какого ляда он тут забыл?
— Это же Ушаков? — молодой человек кивнул на Андрея Ивановича, только что вылезшего из кареты.
— А тебе какое дело? — гвардейцы начали его теснить от того места, где он стоял.
— Передайте ему, да не толкайся, — он сбросил со своего плеча руку охранника, — передай лучше, что имею отношение к той банде, что на государя в лесу засаду организовала… — договорить он не успел, потому что его повалили в снег и сноровисто обыскали. Не найдя никакого оружия, связали и затащили в здание Тайной канцелярии. Только после того, как оттащили его в камеру, сообщили Ушакову, который уже практически выходил из кабинета для того, чтобы ехать к государю.
— Тащите его сюда, — тут же бросив папку на стол, распорядился Ушаков.
Молодого человека втащили в кабинет и бросили на стул со связанными за спиной руками.
— И кто же ты, мил человек? — Ушаков сел за стол и принялся внимательно изучать его лицо.
— Василий Толстой мое имя, но больше я ничего не скажу. Я буду говорить только с государем.
— Как это так, не скажешь? — Ушаков в это время набросал записку Митьке о том, что задержится и, выйдя из-за стола, послал одного из гвардейцев в Лефортовский дворец. Сам же вернулся на свое место и снова посмотрел на Толстого. — Как это не скажешь? У нас все говорят, поверь мне.
— Можешь меня на кусочки разрезать, но я сказал свое слово. Дальше я буду говорить только с государем.
Ушаков потратил на него почти час, даже легкое физическое воздействие применил, но Толстой упорно молчал. Покачав головой, Андрей Иванович набросал еще одно письмо Дмитрию и отправил его с гвардейцем. Настроение, бывшее таким хорошим с утра, катастрофически портилось.