— Черт, — сильно захотелось сплюнуть, но я сдержался. — Фитцджеральд де Лириа.
— Верно говорят, что ты умный, — Толстой снова усмехнулся. — На меня одновременно вышли и литовец, что теми четырьмя командовал, его баба посла английского наняла, через какого-то чухонца, что в посольстве у них полы моет, вроде бы им приказ из Лондона поступил, и испанец, который связь с де Лириа держит, тоже из посольства, какой-то третий секретарь или восьмой помощник, я так и не понял. Сигнал не в письме был, всем давно известно, что Ушаков чужие письма дюже любит читать. Просто бабе посольской какую-то безделушку прислали, вроде зеркальца, али браслета, а вот что это означает они еще до поездки в Россию обговорили. А вот де Лириа знал, что отец мой еще императрице Екатерине людей отдал, чтоб она охотой побаловалась, да тебя, еще сопляком по просьбе высочайшей на это дело подсадили, чтоб, значит, пока забавами был какими занят, не лез в дела совета. Де Лириа здесь не просто так штаны протирал, как тот же Рондо, знаешь ли, умный, гад. Англичанам требовалось, чтобы я передал сведения о том, где лучше устроить засаду. Да там и места-то другого не было, ежели что. Да еще мои люди подсобили, по памяти доброй, им же никто не сказал, что тебе убивать будут. Я ловчему наплел, что поговорить хочу за жизнь свою погубленную, а аудиенцию получить для Толстых невозможно, хоть ни я, ни батя мой к тем делам с царевичем Алексеем отношения не имели. Он и поверил.
— Да подвел ты, Василий, людей, которые преданностью к твоей семейке отплатить хотели, под монастырь, — я покачал головой. — Они ведь вместе с тобой на виселицу пойдут, или ты не думал про это, — он стиснул зубы так, что желваки сыграли. — Я правильно понял, де Лириа хотел убить Филиппу, но, чтобы я обязательно выжил, Рондо — меня. И для второй группы ваше появление оказалось большим сюрпризом? — он пожал плечами.
— Все равно не вышло, ни у меня, ни у них. Единственное, что я сделал — это приказал не убивать гвардейцев и вовремя ударил тебя, чтобы выключить. Да девку твою не тронул, рука не поднялась. Гвардия тоже стреляла. Так уж вышло, что троих вы там положили, одного ты достал. Из погибших двое моих мужиков было. Чухонец тот один остался, нас двое…
— Так, стоп, что-то у меня арифметика не складывается, — перебил я Толстого.
— Двоих мы сами застрелили, в спины, как собак, — снова пожал плечами Толстой. — Чухонец даже не понял ничего. Пальба-то со всех сторон стояла, да еще собаки лаяли невдалеке. А потом я в красках расписал, что с чухонцем сделают, когда поймают, ежели он своими руками тебя жизни лишит. Он вроде поверил, а может быть, то, что нас двое против его одного осталось, вот он и не стал выпячиваться.
— Что же ты такой благородный просто меня с Филиппой не оставил там? — я приподнял бровь.
— А кто сказал, что я все еще зла на тебя не держал? — он криво ухмыльнулся. — Токма убеждал себя, что сдохнешь ты не от моих рук, так что крови твоей на мне не будет, а вот сердце порадуется… — один из охраняющих его гвардейцев не выдержал и наотмашь ударил по лицу.
— Отставить, — я вернул его на место, равнодушно глядя, как Толстой втирает с губ кровь скованными руками. — А вот теперь, я тебе верю, теперь ты точно правду говоришь. Значит не захотел грех цареубийства на душу брать, решил чужими руками отомстить? Ну, это нормальное желание, так чаще всего и бывает.
— Ну, и что решил со мной, государь? Может все-таки топор? Неохота напоследок обгадиться. А людишек, кои тут мне подсобили… они же не хотели тебе зла причинить. Может плетей и в Сибирь, ради свадьбы скорой? — я внимательно смотрел на него. Наглость Толстого била через край, но, черт подери, он мне нравился. Совершенно безбашенный тип.
— Я подумаю, что с тобой делать, — и дал отмашку гвардейцам. — Увести.
Итак, что мы имеем? А имеем мы следующее: у заговорщиков не получилось меня убить и причинить вред Филиппе только потому, что они по сути не знали друг о друге, и преследовали разные цели, поэтому при великолепном плане, действительно великолепном, сумели так облажаться. С де Лириа, в целом все понятно: с позором выставленный из страны, где был послом, он лишился всех своих привилегий и милостей от короля, а если учесть, что он выполнял поручение не только своего короля, то он лишился милостей и вполне материальных выгод от многих других монархов. А тут еще и Филиппок нюни распустил… В общем, дерьмицо заиграло в одном интересном месте у бывшего посла, и он решил меня примерно наказать, заодно избавив Изабеллу от головной боли в виде хныкающего сына, который до сих пор хочет Филиппу, по типу — нет Филиппы, нет проблем найти инфанту замену. Он прекрасно знал, что творилось при дворе раньше, вплоть до устранения Верховного Тайного совета. Уж что-что, а свою работу он выполнял на отлично. Так что его человеку при новом после не составило труда выйти на озлобленного и доведенного упавшей на него нищетой Толстого и попытаться подкупом склонить того на покушение. Дальше — дело техники, как говорится. Вот только, кто мог предположить, что у униженного, опустившегося до разбоя типа внезапно взыграет кровь предков и он не сможет сам убить своего царя и будущую царицу. Чистоплюй хренов. Вопрос, что делать с де Лириа уже даже не стоял. Ответ-то был очевиден, если бы эта гнида хотела просто меня убить — это нормальное желание и в последнее время я у многих вызываю подобные чувства, то я, возможно, еще бы колебался. Но он хотел убить Филиппу, и тем самым подписал себе смертный приговор. Прав Толстой, хватит плодить врагов, способных в спину ударить.