— Я боюсь, — прошептала Филиппа. — Я так боюсь, что меня тошнит.
— А ваша тошнота не признак того, что ваши развлечения с женихом зашли слишком далеко? — Амалия приподняла бровь, а Филиппа покачала головой. У нее совсем недавно закончилось женское недомогание, так что она была уверена в том, что не носит под сердцем дитя. — Жаль. Тогда, чего вы боитесь? Самое страшное, чего может опасаться девушка — это впервые разделить постель с мужчиной, ставшим ее мужем. У вас все это уже в прошлом, так что не вижу повода для паники. Соберитесь, ваше высочество. Вы — французская принцесса крови, вы не можете показать своим подданным, что вас тревожит этот брак, к тому же, ваш жених просто необычайно хорош, — и она нагнулась к ней поближе. — А он так же хорош в постели, как выглядит? — вот сейчас Филиппа вспыхнула. — Вот так, ваше высочество. Думайте об этом. Думайте о том, что сегодня ваш в высшей степени привлекательный супруг будет принадлежать вам без остатка.
Амалия-Габриэла улыбнулась и вышла, видя, как затуманился взгляд принцессы и как она медленно расправила плечи.
— Ну что, все в порядке? — к ней подбежала статс-дама, которая и позвала ее на помощь, как только стало известно, что Филиппа находится на грани истерики и вот-вот откажется выходить замуж.
— О, да, — Амалия-Габриэла похлопала Анна Гавриловну по руке. — Это была весьма правильная идея пригласить меня. Русские дамы в этом плане несколько более скромны, нежели мы, француженки, которые любят жизнь во всех ее проявлениях. Я всего лишь напомнила ее высочеству, что она выходит замуж не за одышлевого старика, как это вполне могло произойти, а за весьма привлекательного молодого мужчину, с которым ее ждет немало удовольствий. — Анна Гавриловна почувствовала, как у нее порозовели скулы. Амалия-Габриэла права, ей бы никогда в голову не пришло утешать государыню подобными словами.
В этот момент распахнулась дверь и в будуар влетел Орлеанский шевалье, уже одетый к торжеству, слегка оплывший, но трезвый, только вот с мокрой головой. Создавалось ощущение, что его долго макали в бочку с водой головой, пока он достаточно не пришел в себя, чтобы выполнить свои несложные обязанности посаженного отца. После этого он снова мог приступить к своим алкогольным излияниям, чем он и занимался с тех самых пор, как встретился в Петербурге с братьями Шуваловыми. Они даже не помнили, как вернулись в Москву. Но сейчас это было неважно. Важным оставалось то, что он должен был проследить, чтобы на этот раз Филиппа вышла наконец-то замуж, положив конец тем неприятностям, что свалились на Бурбонов в частности и из-за нее.
Воронцов наконец нашел нужные букеты цветов и их разобрали фрейлины, а юные братья Толстые ожидали, когда выйдет Филиппа, чтобы приготовиться нести тяжелый шлейф ее платья до самого алтаря.
— Запомните, вы ведете невесту до западной стены храма, где будет ждать жених. Там вы вручаете ее руку жениху и до алтаря они идут уже в сопровождение свидетелей таинства, которые будут держать на ними венчальные венцы до тех пор, пока священник не возложит им их на головы, — Анна Гавриловна говорила по-французски, пытаясь донести до Филиппа все тонкости церемонии.
— Я помню, мадам, не волнуйтесь, — Филипп Орлеанский ухмыльнулся, и тут дверь в спальню открылась и вошла невеста. — О, Боже, я даже не представлял, что ты такая красивая, — выпалил он, увидев Филиппу. Сделав шаг, он поцеловал сестру в лоб и набросил ей на лицо и плечи полупрозрачную фату. — Поехали, выдадим тебя уже за этого русского варвара. Кто-то же должен облагородить эту страну, — и он поморщился, ощутив на себе взгляды, полные негодования.
Два дня назад мы сосватали Варвару Черкасскую за Петьку. Это было немного глупо и очень эпично. При этом все мы находились в легком подпитие, провожая мои последние деньки в качестве холостяка. И вот теперь я стою у стены в церкви, и чувствую, как у меня потеют руки. Народу на свадьбу прибыло столько, что я даже боялся смотреть в расходную сказку. Ладно, ужасаться будем потом, а сейчас уже совсем скоро подъедет Филиппа, и мы наконец станем мужем и женой.
Почувствовав чей-то напряженный взгляд я оглянулся. Александра Меншикова стояла недалеко от меня, и это было очень почетно и сразу же показало всем, что Меншиковы прощены. Когда протеже Репнина Голицкий прибежал просить меня об аудиенции для этой крали, я не сразу, но согласился. Поговорили мы хорошо. Она оказалась умненькой, начитанной и радеющей за всех девушек России. Побывав в шкуре полунищей ссыльной, Александра поняла, почем фунт лиха и уверила, что сделает все, чтобы девушки имели шанс хотя бы получить приличное образование. Мы сошлись на том, что я выделяю земли в Петербурге и, после того как Растрелли закончит восстановительные работы в Кремле, я найму его для проектирования и строительства института благородных девиц. С одним условием: обучаться там будут не только благородные девицы, но и купеческие дочки и даже мещанки, из не бедных, естественно. Александра подумала и ответила согласием. И после окончания свадебных торжеств ей предстоит нелегкое дело поиска меценатов и попечителей, кои смогут содержать этот совершенно недешёвый проект. На ней же будут учителя. Для этой цели я рекомендовал Александре отправиться заграницу, пока здания все равно нет. Она приняла все мои условия и мы «ударили по рукам». Ее брат, кстати, пока что молчит и не говорит, чем хочет заняться. Вот только приличную часть денег, выделенную им с сестрой, тратит на чернила и тушь, и по словам моих соглядатаев все время что-то чертит, запершись в некоем подобие мастерской. Не знаю, во что это выльется, поживем, увидим.