— Ну… А почему ты меня об этом спрашиваешь, государь Пётр Алексеевич? — внезапно вздернул голову Волконский.
— А кого я должен спрашивать, Никита Федорович? — я сел, а голос мой был словно в меду побывавший. — Кого мне спрашивать? В общем так, я знаю, что вы промеж собой собираетесь и устраиваете посиделки с разбором моих поручений. Вот и передай всей честной компании, что я собираюсь провести тщательную прополку всей этой землицы. Отдельное задание губернаторам: каждый должен привести мне доклад, в котором будет четко указан каждый помещик, проживающий на территории его губернии, с подробным указанием, как и кто ведет хозяйство. Я ведь для чего землю даю в руки, кои кажутся мне надежными? Чтобы хозяин у той земли был. А ежели хозяина у земли нет, ежели у него поля не родят, крестьяне бегут да от голода пухнут, то значит это не хозяин, а враг государства и меня лично как оно есть. Не удивлюсь, ежели узнаю, что такие вражинам из посольств иноземных деньгу заносят, дабы разорить государство и отдать врагам внешним на поругание, — я выдохнул. — И они не только лишатся той земли русской, что разорили, но и к Андрею Ивановичу в гости заглянут, дабы выяснил тот, что это — действительно заговор иноземцев или дурость обычная.
— Иногда бывают обстоятельства…
— Чушь! — перебил я его. — Я не видел ни одной челобитной о том, что возникли «обстоятельства», и что помощь требуется, дабы и себя и крестьян своих прокормить. Или эти обстоятельства писать запрещают? И еще одно поручение тебе, Никита Федорович, подобрать толковых управляющих для государственных земель. Да таких, чтобы каждый понимал, что ему в управление досталось, и при любом моем требовании явиться, каждый должен мне на вопросы ответы дать. Потому как я тоже не лучшим хозяином земель своих себя показываю, ежели на твой отчет глянуть, — я поморщился. — Можешь идти, Никита Федорович, не задерживаю я тебя боле, работы много предстоит, неча зазря штаны просиживать.
Волконский живенько так поднялся, несмотря на возраст, и вымелся из кабинета. И я даже знаю, куда он побежал — к Черкасскому. Сейчас сбитня глотнут для успокоения души и начнут мое поручение по букве разбирать. Вот и пускай работают. Я-то все время думал, как, вот как в России с ее территориями мог произойти голод? Да даже, если неурожай, то попросту объемом засеянного взять можно. Да на экспорт не пустить, но для себя-то должно хватать. Какого черта вообще происходит? Я ведь такого и не помню совсем, но, как я учил историю — не удивительно. Я ведь знаю только, что Анька-дура, своего лошадника наслушавшись у крестьян последних лошадей в виде какого-то очередного идиотского налога отбирала. Да того же Волконского сгубила, просто так потому что.
Отшвырнув доклад, который прямо указывал, что в России все хреново, хуже некуда, я, глянув на часы, подошел к окну, глядя, как играет на улице метель, подбрасывая снег, срывая его отовсюду и укладывая на дорожки. Да, дворникам предстоит потрудиться, чтобы все это утром убрать.
А завтра я уезжаю в Петербург. Нужно уже с ним определяться. И с Адмиралтейством в первую очередь.
Дверь открылась и в кабинет неслышно вошел Митька. Я даже не обернулся, уже узнавая его по шагам.
— Вот, насилу нашел, — сказал он, и, если судить по звуку, что-то поставил на стол.
— Я так понимаю, их так и не пустили в дело? — в моих словах прозвучала ирония.
— Нет, не пустили, — подтвердил Митька. И вот зачем писать бесконечные указы, если на них в итоге такой большой болт все вывалят? Хорошо, что я указо-поносом не страдаю. Если уж что и пускаю, то многостраничное и существенное. А Петр, который Первый, поди сам не помнил, что, когда и кому указывал. — Куда мне их девать-то?
— На стол поставь, и позови того, кто за императорский огород отвечает, — я все так же продолжал смотреть в окно.
— В приемной Румянцев с… хм… твоей гостьей, — добавил Митька как бы невзначай.
— Отлично, пущай заходят, — я наконец повернулся к нему именно в тот момент, когда он устанавливал у меня на столе довольно большой сундук. — Этот сукин сын Юдин не вернулся?