— Ах, оставь, Гавриил, — в окошке кареты показалась рыхлая физиономия, украшенная крупным красным носом и просто огромными буклями здоровенного парика. Обладатель всех этих достоинств был тучным мужчиной средних лет, вдобавок ко всему страдающий одышкой. — Как отписал ты мне, что все, вышвыривает тебя твой царь вместе с секретарем, не позволив даже более слуг с собой забрать, так мне сразу вспомнились наши забавы. Помнишь, как кутили мы, когда с Великим посольством от царя Петра приезжал ты сюда? И тот Петр, который тогда правил, был первейшим затейником. Как вспомню те попойки, и превозношения Вакха, и тех «вакханок», что с обнаженными грудями наливали нам…
— Так, ни слова больше, Ричард. Эти сладкие воспоминания о безудержной молодости лучше оставить на то время, пока будем сидеть у камина, вспоминая былые деньки. Ты выполнил мою маленькую просьбу? — Головкин улыбнулся так кисло, будто те воспоминания вовсе и не были для него приятными, как бы не расплывался в масляной улыбке этот Ричард.
— Ну конечно, и даже приехал встретить тебя, старый бродяга, чтобы увезти к твоему новому дому, — и Ричард распахнул дверцу кареты, одновременно приказывая лакею и кучеру, ехавшим на козлах, поднять сундуки графа на крышу. Орлов очень осторожно пристроил свой сундук между багажом Головкина, усмехнувшись про себя. Ну да, этот мордатый так расстарался только из-за того, что вспомнил, как они с графом и самим Петром Великим девок щупали, напиваясь вином. И дело тут вовсе не в тех деньгах, что наперед приказал заслать государь, чтобы этот вот Ричард купил в Лондоне дом поприличней для них, да не забыть на пару тысяч больше накинуть, чтобы вот такую встречу обеспечить.
Устроившись в карете рядом с Головкиным, Орлов прикрыл глаза, вспоминая, как вообще оказался втянутым в это совершенно невероятное для него дело.
После того как Семен наконец-то сдал этот проклятый обоз на Монетный двор, и выяснил, что тех татей, которых он притащил с собой отправили в Сибирь, не такими уж голодными они оказались, ну да Бог с ними, он оправился, как и было приказано к Дмитрию Кузину, чтобы отчитаться и выслушать дальнейшие приказания.
Но в тот раз Кузин только покивал и отправил его отдыхать до особого распоряжения, потому что полыхал Новодевичий, и государю было явно не до поручика, доставившего обоз с ценностями из Польши в Москву.
Про него вспомнили лишь после новогодних торжеств. Курьер принес депешу прямо во флигель, который Орлову выделил троюродный дядюшка его матери, проживающий в Москве. Сам же Орлов был родом из Тверской губернии из семьи мелкопоместных дворян, где ему «повезло» родиться аж третьим сыном, которому уже вообще не на что было рассчитывать. Он выбрал службу в армии, тогда как старший его брат Николай после того как окончил Греческо-славянскую академию, прошел отбор в Посольский приказ, который доживал последние дни, и скоро станет еще одним министерством, которые объединили в себе несколько приказов и коллегий, но от этого не стали работать менее эффективно. В депеше было приказание явиться в приемную перед кабинетом государя в двенадцать часов, для получения дальнейших указаний. Семен бросил взгляд на часы и грязно выругался, кинувшись собираться. Благо Лефортовский дворец был в десяти минутах ходьбы от дядюшкиного дома. Взбежал он на крыльцо, с трудом переводя дух и делая усилие, чтобы не схватиться за колющий бок, за пять минут до назначенного времени.
В приемной Дмитрий Кузин сидел за своим столом и внимательно изучал какую-то бумагу, хмурясь и делая пометки в развернутый перед ним лист.
— Поручик Орлов прибыл, — отрапортовал Семен от порога. Дмитрий Иванович поднял на него взгляд.
— А, поручик. Сегодня ты просто на редкость вежлив, — Кузин усмехнулся и кивнул на дверь кабинета. — Государь ждет, проходи, — и он снова уткнулся в свою бумагу, а Семен опешил. Как так государь ждет? Он не был готов к тому, чтобы встречаться с государем. Видя его нерешительность, Кузин поторопил. — Поручик, в прошлый раз ты не был столь робок, иди, неча государя Петра Алексеевича ждать заставлять. И вот как сказать этому церберу, что в прошлый раз он очень устал, да еще и тати те, и жуткая ответственность за просто невероятные ценности, о стоимости которых он старался даже и не думать, чтобы сердце поберечь, вот и пер напролом. А сейчас-то совсем другое дело. Вот только Кузину этому было плевать на его Орлова метания, поэтому, чтобы не позориться еще больше, Семен вдохнул побольше воздуха, как в то время, когда пацаном прыгал жарким летом в озеро, что за их домом раскинулось, и вошел в кабинет.