– Кто-кто? – изумленно переспросил Алексей.
– Ну, этот… из "Анжелики"! – раздосадованный непонятливостью друга, уточнил Рыков.
– А-а… – догадался, наконец, Алексей, – де Пейрак, наверное?
– Ну, да! А я как сказал? Да, бог с ним, с этим графом! Я уже привык, даже внимания не обращаю… И к шраму на щеке тоже. Да и люди, я заметил, только поначалу пугаются! А после ничего, привыкают…
Они уже вышли со двора и теперь не спеша возвращались к реке.
– А хорошо у нас тут, правда? – обернулся к Алексею Быков. – Тишина такая, что аж в ушах звенит! А у реки наоборот – журчит все время… Словно кошка мурлычет! А ночью звезд на небе!... Я больше нигде столько не видел! Оно, конечно, понятно: других-то источников света – ну, там фонарей уличных, рекламных вывесок, многоэтажек со своими окнами – здесь нет! То-есть, звездам никто светить не мешает! Вот они и светят…
– Тебя послушать, так здесь вообще "земля обетованная"! – почувствовав невольную зависть, натянуто усмехнулся Алексей.
– "Обетованная", говоришь? Тебе бы на этот счет с нашим батюшкой пообщаться, с отцом Глебом! Я, кстати, недавно сцепился с ним на эту тему…
– Постой, так у вас еще и батюшка свой имеется? – бесцеремонно перебил его Алексей.
– У нас еще и церковь своя имеется! – гордо добавил Рыков, но тут же поправился:
– Ну, не то, чтобы церковь... так, часовенка... Но очень красивая! Пошли, посмотришь! Можем заодно и к отцу Глебу заглянуть – он там рядом живет.
– Нет, давай к батюшке в следующий раз, ладно? – попросил Алексей и украдкой бросил взгляд на наручные часы.
– Торопишься? – поинтересовался Рыков.
Обида в его голосе казалась едва заметной, но Алексей уловил ее и виновато опустил голову:
– Извини, старик, там супруга уже, наверное, волнуется… К тому же я обещал ей звонить почаще, а сам со вчерашнего вечера еще ни разу не отзвонился!
– Супруга – это серьезно! Значит, пошли звонить супруге! – с легкой добродушной усмешкой согласился Рыков и с легкой хитрецой в голосе добавил:
– Правда, мобильники у нас только с пригорка берут, от часовни…
Алексей невольно рассмеялся и поднял вверх обе руки:
– Ладно, убедил! Пошли смотреть часовню! Только ты все-таки доскажи свою историю! А то я так и не понял, за каким лешим тебя сюда принесло!
– Тогда вперед! По дороге доскажу… – скомандовал Рыков и, слегка подволакивая искалеченную ногу, решительно двинулся по выложенной речной галькой извилистой широкой дорожке вверх, к видневшейся у опушки леса часовне.
Алексей, задержавшись на секунду, окинул его сбоку взглядом и солидно констатировал:
– А что, и вправду похож! Точно, этот… как ты сказал? Граф Доширак! Хоть завтра на съемки!
– Ладно, "феллини", шевели батонами! – ухмыльнулся Рыков. – А то супруга, поди, совсем заждалась! Так, на чем, говоришь, мы остановились? А, вспомнил – на том, как ко мне следователь во второй раз пришел! Так вот, ровно через две недели он снова появился в моей палате…
В следующий раз следователь появился у Быкова ровно через две недели. Но теперь он выглядел как обычный посетитель, зашедший навестить больного товарища – в руке был большой полиэтиленовый пакет, в котором оранжево просвечивали апельсины, а в заметно оттопыривавшемся под белым больничным халатом пиджаке угадывалась сунутая за пазуху бутылка. Бутылку, впрочем, семенившая позади него дежурная сестра, решительно отобрала: "Что это вы себе позволяете! Здесь больница, а не пельменная!". Следователь неожиданно легко уступил ей бутылку и, когда она, возмущенно хлопнув дверью, вышла из палаты, нагнулся к лежавшему на кровати Быкову и шепотом пояснил:
– Это для конспирации! После объясню… Вам вставать, ходить уже разрешают? Тогда давайте я помогу одеться! Пойдемте, прогуляемся по двору – разговор есть…
Они спустились к служебному выходу, через него вышли в небольшой сквер, расположенный позади больницы, и теперь медленно прогуливались по единственной дорожке, покрытой плотно утрамбованным ногами больных снегом, и тянувшейся вдоль окон больничных палат от одного забора к другому. Быков неуклюже ковылял на одной ноге, опираясь на костыли и держа другую, закованную в гипс, на весу. Иногда он случайно задевал ею за встреченный на пути выступ или бугорок, и тогда колено пронзала острая игла мгновенной боли, заставляя его невольно морщиться. Заметив это, следователь хотел взять его под руку, но Быков решительно замотал головой:
– Так мы еще и грохнемся парой! Вот тогда моему колену точно хана будет!
Когда они отошли от дверей на достаточное, по мнению следователя, расстояние, он негромко спросил:
– Хотите знать, что в действительности произошло с вами и вашей семьей? Если – нет, то я больше не стану вас беспокоить своим присутствием. Вы и так в этой истории самая пострадавшая сторона!
– А что нового вы мне может сообщить? – с трудом выталкивая слова через перекошенный травмой и стянутый многочисленными пластырями рот, равнодушно поинтересовался Быков. – Я и без того уже понял, что это дело рук Пузырева и его компании. И причина, в общем-то, тоже большого секрета не представляет – почти сотня миллионов долларов… Если говорить точно – половина от ста семидесяти двух миллионов, от того транша, который нам должна была выделить Европейская гуманитарная миссия. А доказательств, как я понимаю, у вас никаких нет, верно? Видно, сейчас время такое, что убить легко, а доказать – трудно. Да, что там – практически невозможно! Ну, и чем вы мне можете помочь? Посочувствовать? Кстати, вы так и не представились…
– Да, конечно, извините… Кияшев, Равиль! – торопливо назвал себя следователь. – Отчество не называю – вы его все равно ни произнести, ни, тем более, запомнить не сможете!
– Отчего же? – голос Быкова по-прежнему не выражал никаких эмоций. – На память я, вроде бы, до сих пор не жаловался!
Следователь скептически усмехнулся:
– Ну, если настаиваете… Отца моего звали Нурмухаммеддин. Продолжать?...
Быков на секунду задумался, потом тоже усмехнулся и согласно кивнул головой:
– Вы правы, лучше без отчества! Да, между прочим, у меня самого оно не слишком благозвучное! Так что, давайте оба обойдемся без этих политесов! И вообще – почему бы просто не перейти на "ты"? Не против? Тогда, может, объяснишь, зачем такая конспирация? Ни опасности, ни даже интереса для этой публики я, как мне кажется, не представляю… Во всяком случае, с их точки зрения!
Кияшев бросил на него короткий косой взгляд и, снова глядя себе под ноги, негромко произнес:
– Как я и думал…
– Что думал? – неожиданно обозлился Быков, прекрасно расслышавший и понявший его негромкое замечание. – Что я постараюсь отомстить?! Не забывай – у меня там жена и сын остались…
Произнести "погибли" он не смог. Слово застревало в глотке, вызывая в ней першение, и едва не заставив Быкова закашляться.
– Жена и сын… – повторил он и жестко закончил мысль. – Поэтому, так или иначе, а ответить им придется! И рассуждать на эту тему или обсуждать ее я не собираюсь!
Такая длинная фраза далась ему с трудом, и он замолчал, стараясь успокоить и дыхание, и бешено колотившееся сердце. Он неловко зажал один костыль под мышкой и, опираясь на второй, полез в карман пальто за носовым платком. Достав платок, прижал его к начавшим кровоточить губам, и некоторое время держал так. Затем убрал платок в карман и обернулся к наблюдавшему за его действиями следователю:
– Еще вопросы?
Кияшев огорченно покачал головой:
– Зря… Я и не собрался тебя ни в чем убеждать! Ты ведь не малое дитя, и не мужик безграмотный – сам прекрасно все знаешь и понимаешь… В том числе и о том, что отвечать за свои поступки, если так случится, придется не только им, но и тебе! Только, прежде чем кидаться с шашкой на амбразуру, может, все же выслушаешь меня?