— К вам в участок попал мой слуга, — вмешался я. — Вон тот, в темных панталонах.
Вахмистр оглянулся на заключенных и выделил взглядом Ивана.
— Так точно, уже неделю сидит, — невпопад ответил он.
— Иван! — крикнул я. Единственное, чего я опасался, это того, что он меня не узнает. В своем новом обличии я встречался с ним всего один раз, к тому же совсем в другой одежде и обстановке. Сценка, когда камердинер не узнает своего барина, стала бы поучительной, но неловкой. Однако все обошлось. Иван въехал в ситуацию, подбежал и начал поясно кланяться.
— Ты почему здесь?! — строго спросил я. — Я тебя куда посылал?!
— Прости, барин, не виноватый я, это они меня здесь держат, как какого-то арештанта! А я ни сном, ни духом! Вот святой истинный крест!
Вахмистр, однако, на наш водевиль не купился, смотрел отчужденно, и было видно, своей вины не осознает.
— Что он такое совершил? — спросил я, чтобы выглядеть объективным.
— Шлялся без дела, — ответил полицейский. — У нас с этим строго! За бродяжничество и сам в Сибирь угодишь, и барину твоему докука будет! — строго отчитал он Ивана.
— Ты почему, бездельник, шлялся? — набросился я на напарника. — Кто разрешил?
Иван еще не успел придумать, как защищаться, как в разговор вмешался Остерман.
— Будет вам, господа, пустое говорить. А ты иди в сторонку, — велел он Ивану, — барин тебя потом позовет. Так Алексей Гаврилович не скоро будет? — обратился он к вахмистру. — Нам ждать недосуг.
— Без станового выпустить не могу, — нахохлился полицейский. — Оне самовольства не любят.
— Пустое, брат, скажешь, что я здесь был с приятелем и мы забрали его человека. А это тебе на винцо, выпьешь за наше здоровье.
Генрих Васильевич полез в карман и сунул вахмистру в руку две мятые десятки. У того они мигом исчезли в широкой ладони.
— Ежели, конечно, своего человека опознали, то спору нету. А то у нас строго, — проговорил он миролюбивым тоном. — Чай, не всякому позволено где ни попадя ходить. А коли нужда будет, захаживайте, господа хорошие, мы со всем желанием благородным людям спешим помочь. А без строгости никак нельзя, порядка не будет.
— Иван, — крикнул я стоящему в сторонке арестанту, — иди за мной.
Тот с виноватым видом двинулся к воротам. Вахмистр, повеселевший от встречи с приятными господами, пошел проводить нас до кареты. Остерман завел с ним разговор об отсутствующем Алексее Гавриловиче, справлялся о здоровье его супруги и деток. Так что расстались мы с вахмистром душевно, как свои люди.
— Что это за Алексей Гаврилович? — спросил я, когда карета тронулась в обратный путь.
— Местный пристав, — ответил ходатай.
— Твой приятель?
— Никогда его даже в глаза не видел, — усмехнувшись, ответил Остерман. — Слышал только, что плут редкостный. Попадись мы ему в руки, меньше чем за сотенную нипочем твоего человека не отпустил бы. Вахмистр только по своей простоте его так дешево отдал.
— Да за что же было его держать, когда он никакого преступления не совершил! — удивился я.
— Жить всем нужно, — философски обобщил ходатай по делам. — Жалование у полиции маленькое, а дрова в Питере дорогие.
— Ладно, твоя взяла, поехали за сюртуком с позументами, — сказал я, возвращая Остерману потраченные деньги и присовокупив к ним проценты за комиссию.
Глава десятая
— За что тебя забрали? — спросил я Ивана, когда мы остались вечером одни.
— В облаву попал, — рассказал он. — Когда ты пропал, кинулся я было к твоему родственнику Антону Ивановичу, а его уже след простыл, выхлопотал он себе отпуск и уехал в имение. Домохозяин, как увидал меня, только руками замахал, крик поднял, что полиция из-за нас к нему с обыском приезжала, и велел, чтобы духу моего в его подворье не было. Делать нечего, снял я себе комнатенку у вдовы на Сампсоньевском прошпекте на Выборгской стороне, там и обретал.
Про тебя никто ничего не знает, да я и сам бы на улице встретил, не узнал. А вот когда в городе начали говорить про тайных разбойников, и все мутно, никак понять невозможно, что на самом деле было, чего не было, тут же я смекнул: не иначе как мой Алексей Григорьевич объявился. Разбойники — твоя работа?
Я кивнул.
— Тогда я и начал выходить на люди, надеялся тебя рано или поздно встретить. Да не повезло, заприметил меня соглядатай, выследил и в полицию донес. Вот и все мои дела. Деньги в надежном месте лежат, когда нужно будет, достану. А тебя где доля носила?
Я рассказал о приключениях, случившихся со мной после того, как мы расстались.
— Да, — задумчиво сказал Иван, — к тебе последнее время несчастья так и льнут. Нужно нам из Питера выбраться.
— Пока не получится. Документы надежные нужны, и старуха из дворца обещала разузнать, куда Алю упрятали. Так что поживем пока здесь.
— Ну, что ж, давай поживем, мое дело солдатское. Как Алевтинку твою освободим, буду до своей Марфы в Архангельскую губернию пробиваться.
В клоповнике на Мойке нашлось место и для Ивана. Можно было бы взять и приличные апартаменты, но я продолжал косить под ожидающего богатое наследство будущего помещика и не хотел светиться «благосостоянием». От «барышень» в долг, под ростовщические проценты, я пока успешно отбивался.
Теперь, когда все как-то начало налаживаться, можно было немного передохнуть. Почтенная Маканья Никитична пока о себе знать не давала. Остерман клятвенно обещал буквально на днях решить вопрос с паспортом.
Я был склонен ему верить. Судя по аппетиту, наваривал он на всем довольно круто и был заинтересован мне помочь, и на том заработать. Однако, как большей частью случается в нашем отечестве, мы предполагаем, а получается совсем не то, на что рассчитываешь…
Поэтому, как только у меня появилось время, я параллельно насел и на домохозяина, Михайло Михалыч после настоятельных напоминаний наконец согласился познакомить меня со своим знакомым чиновником из геральдического управления. С этой целью я пригласил Михайло Михалыча вместе с нужным чиновником в рекомендованный Остерманом ресторан Демута.
Чиновника звали Дмитрий Федорович Селиванов и, несмотря на то, что в чине он находился небольшом, был всего-навсего коллежским асессором, что соответствует воинскому званию капитана, но по вельможному поведению тянул на тайного советника. Прибыл он к ресторану в собственной венской карете запряженной четверкой рыжих каретных лошадей Тракененского завода из Восточной Пруссии.
Мой домохозяин почтительно перед ним прогнулся и, торопясь словами, представил меня. Дмитрий Федорович снисходительно улыбнулся и дал мне пожать два своих коротких пальца. Такая чванливая простота меня насмешила, но я не подал вида, что мне весело, и почтительно, можно сказать, с чувством-с, пожал указательный и средний пальцы великого человека. Сам чиновник на первый взгляд был неказист, небольшого росточка, но находился в приятной, даже внушительной упитанности, что предавало ему необходимую значимость.
— Твой протеже знает, что я только шампанское вино пью? — спросил коллежский асессор домовладельца, не удостаивая меня самого личным разговором.
— Как же-с, Дмитрий Федорович, досконально известил-с, — отрапортовал Михайло Михайлович. — Иван Иванович, хоть человек и молодые, но с приятными понятиями знакомы-с.
Отправив карету от ресторанного входа на конюшенный паркинг, Селиванов первым прошел в вестибюль, мимо двух гренадерского роста швейцаров. Мы поспешили следом. Ресторан Демута и вправду был роскошным, однако чувствовалось, что переживает он не лучшие времена. Склонный к аскетизму император Павел не жаловал вертепы роскоши и разврата и заставил ресторации, как и все учреждения столицы, подчиняться введенному им распорядку дня.
Время было раннее, начало пятого, и в залах народа было еще мало. Однако все, кто здесь прожигал жизнь, были людьми состоятельными, так что навязанный мне Остерманом сюртук с позументами пришелся весьма к стати.