Уже давно польская шляхта с завистью смотрела на значение и богатства, скоплявшиеся в руках высшего духовенства, на свободу его земельных имуществ от военных повинностей, на слишком широкую сферу духовных судов и вела постоянную борьбу с десятинами, от которых духовенство не хотело освободить шляхетских имений. Польская церковь в те времена сохраняла более самостоятельности от папской курии, нежели какая-либо другая, и короли почти самовластно распоряжались раздачей епископств. Но сребролюбивое вмешательство Боны в эту раздачу размножило число прелатов, не отличавшихся образованием и строгими правилами, вообще мало достойных своего звания и возбуждавших против себя много недовольных. Неудивительно, что это же самое духовенство не обнаружило ни искусства, ни энергии, когда пришлось вступить в борьбу с распространившейся тогда церковной реформацией.
Процветавшая с XV века в западной Европе эпоха Возрождения наук и искусств коснулась и Польши с Литвою, чему особенно способствовал обычай знатной молодежи доканчивать свое образование в заграничных университетах и академиях. Там напитывались они все более и более забиравшими силу идеями итальянских и немецких гуманистов, а вместе с тем привыкали несочувственно, критически относиться к некоторым сторонам католической иерархии и церкви. Когда же на сцену выступили Лютер, Цвингли, Кальвин и другие реформаторы, то, естественно, в Польше и Литовской Руси их идеи также нашли сочувствие со стороны поколения, воспитавшегося под влиянием гуманизма. В Польше и Литве уже существовали гуситские общины чешских и моравских братьев, учение которых нашло здесь приют после гонений в собственной земле. Эти общины прола-гали дорогу и новым реформационным идеям. Вторжению реформаций в польско-литовские страны много помогли также тесное соседство и политическая связь с Прусско-немецкой областью, в которой лютеранство быстро распространялось, как и во всей северной Германии. Западная часть Пруссии, как известно, вошла в состав польских провинций, а восточная оставалась владением Тевтонского ордена, но в зависимости от польской короны. Известно также, что великий магистр Тевтонского ордена Альберт Бранденбургский снял с себя духовно-рыцарский сан, принял лютеранство и, с согласия самого Сигизмунда, как своего ленного государя, обратил восточную Пруссию в светское княжество. В королеве-кой же Пруссии во главе реформационного движения выступил торговый немецкий город Данциг. Сигизмунд тщетно пытался прибегать к некоторым мерам против лютеранских проповедников. Реформация скоро и прочно здесь утвердилась и отсюда стала влиять на соседние великопольские провинции, где в городском населении также был значительный элемент немецких колонистов. А из восточной Пруссии сочинения и проповедники реформации легко проникали в соседние литовско-русские области. Католическое духовенство собирает синоды для обсуждения мер против ереси. По его просьбе король издает строгие эдикты, которыми запрещается распространять сочинения Лютера и защищать его учение под страхом сожжения на костре и конфискации имущества; молодым людям возбраняется посещать Виттенбергский университет, а также входить в личные сношения с Лютером и другими реформаторами. Но все эти эдикты оставались без исполнения, благодаря в особенности привилегированному положению шляхты, ее нерасположению к духовенству и сочувствию реформационным идеям. Это сочувствие обнаруживалось и со стороны некоторых свободомыслящих членов самого духовенства. Оно проникло и в среду придворную: так итальянец Лисманин, духовник королевы Боны, пользовавшийся влиянием на нее, втайне принял протестантизм и сделался усердным его проповедником; а сын и наследник короля Сигизмунд-Август, управлявший Литвою, терпел протестантских проповедников при своем дворе, и сам, по-видимому, сочувственно относился к ереси. Но пока был жив Сигизмунд I, реформация не выступала открыто и только подготовляла почву в Польше и Литовской Руси. Решительные успехи ее относятся ко времени следующего короля и последнего Ягеллона, т. е. названного сейчас Сигизмунда-Августа.