Однако в интервью середины 90-х, восхищаясь «фантастической красотой православия и гармоничностью его в России», Гребенщиков, тем не менее, оговаривается: «Я не могу назвать себя чисто православным человеком, потому что я не могу позволить себе роскошь сказать, что я умный и правильный, а вы все ребята – дураки. <…> Это то, что всегда возмущало меня в православии. А это, по-моему, оскорбление самого себя и других. И я, честно говоря, всегда знал, что я больше рамок, в которые государственное православие меня загоняет насильно». И тут же продолжает: «Однако я не могу сказать, что я ушел от православия или перерос его. Я думаю, что православие нельзя перерасти»{31}.
В ответ на вопрос, как православие уживается в нем с «восточными делами» – буддизмом и т.д., Гребенщиков говорит: «Христианство включает в себя без всякого ущерба для включаемого абсолютно всё остальное – и даосизм, и рок-музыку и заставляет все это делать по-настоящему. Христианство – это подход ко всему с любовью. Поэтому оно и важно. Все остальное – частности, включая в себя материальные условия, философии и т.д.»{32}.
Очевидно, выбор «главной религии» Гребенщиковым в значительной степени может быть объяснен его религиозной идентификацией – территориальной и культурной связью с русскими, Россией{33}. БГ и сам отдаёт себе в этом отчёт, признаваясь: «<…> я родился русским, в России, и полностью снабжен русской культурой <…>. Русская культура и православие слиты воедино»{34}.
Разговор о религиозных исканиях Б. Гребенщикова заставляет задуматься о проблеме единства поэта и создаваемого им текста. С одной стороны, различение БГ как субъекта биографического, БГ как художника и БГ как субъекта песен (носителя позиции, эксплицированной в тексте) необходимо. Однако для нас немаловажно актуализировать не только их различие, но и с некоторой долей риска их синтез.
Религиозные смыслы текстов БГ становились объектом научного анализа неоднократно. Одной из первых обратила на это внимание исследователь рок-поэзии Т.Е. Логачева{35}. Основания художественной религиозности поэта она увидела в сопряжении «христианского мифа» с древними мифологическими структурами. По мнению Логачевой, образ Христа переосмыслен БГ как образ вечно умирающего и вечно воскресающего бога. И.В. Смирнов, известный исследователь рок-культуры, автор монографии «Прекрасный дилетант Борис Гребенщиков в новейшей истории России», отмечает предельную корректность и позитивное отношение БГ к православию, активную благотворительную деятельность музыканта в этом направлении. Тем не менее, он соглашается с исследователем М. Тимашевой, относя поэтическую религиозность Гребенщикова к экуменической традиции, к «поликультуристам», главное качество которых – культурная открытость{36}.
Для некоторых исследователей ключом к прочтению текстов Гребенщикова является, прежде всего, библейский, христианский код. Это прослеживается в работах В. Соловьёва-Спасского и О. Сагарёвой{37}, созданных авторами в так называемый «православный» период творчества БГ – 1992 –1996 годы, времени «Русского альбома» (1992) и трилогии «Кострома mon Amour» (1994), «Навигатор» (1995 –1996), «Снежный лев» (1996). Выдвигая гипотезу о том, что языковая личность Б. Гребенщикова сформировалась на основе диалога этнических и религиозных культур, О.Н. Колчина отмечает влияние на поэта христианской культуры{38}. Комплексно анализируя поэтику рока, Е.Е. Чебыкина также обращает внимание на немалое присутствие библеизмов в творчестве БГ{39}. Для других же более актуален либо буддистский код (Т.Е. Логачева{40}, О.Р. Тимиршина{41}), либо неомифологический (О.Э Никитина{42}, Т.Е. Логачева{43}).