Дальше Семен Андреевич переключился на дела военно-политические. Я-то, замотавшись, то ли два, то ли три последних дня чтение газет по утрам как-то пропустил, вот господин майор и взялся восполнять столь досадный пробел в моих знаниях. Рассказав, что посланник шведского короля из Москвы отбыл, но никаких официальных сообщений об итогах переговоров не последовало, Лахвостев сделал вывод, что война пока что откладывается. По мнению майора, царь выдвинул некое встречное предложение, шведами заранее не предусмотренное, и барон поспешил передать его своему королю.
— Войны со шведами, конечно, не избежать, — подытожил Лахвостев, — но до весны она уже точно не начнется. Поэтому еще раз повторю, Алексей Филиппович: к весне мы с вами должны дело закончить.
Я, разумеется, пообещал приложить все усилия и что там еще в таких случаях говорить положено. Тем более сам я никак не возражал против отбытия из Усть-Невского к весне. Но, Господи, сколько же всего придется для этого переделать!..
Утром по дороге в городскую губную управу я обратил внимание на обилие на улицах города военных. Обратишь тут, когда пришлось ждать, пока по улице пройдет аж целый батальон, да еще и с обозными повозками. Да и так, то тут взвод топает, то там полурота шагает, то пушки везут, то те же повозки, сплошной милитаризм прямо. Кавалерии только не видел, но, думаю, это еще впереди. Что-то слабо вязалось это с оптимистическим взглядом моего начальника на сроки начала войны. В самой управе, как ни странно, никакого беспокойства по поводу активного передвижения войск по городу не проявляли, а когда я осторожно поинтересовался причинами столь непонятного спокойствия, мне растолковали, что часть городового войска отправляют на усиление недавно сформированной Северной армии, которая и должна прикрыть город от шведской угрозы. Хм, выглядело очень даже похоже на правду, но меня как-то не успокаивало.
Прежде чем засесть за изучение дела об убийстве дворянина фон Бокта, я все-таки выяснил, с чего бы вдруг мне позавчера померещилось, что Бессонов фигурировал в списке посетителей Беляковских верфей. Просмотрев список на свежую голову, я обнаружил в нем некоего Парамонова Дмитрия Борисовича. Вот и разгадка — Бессонов-то по отчеству Парамонович, потому фамилия Парамонова и навела на мысль, что он мне уже попадался. М-да, хорошо, что у меня хватило ума ни с кем своими подозрениями не делиться, а то сейчас не знал бы, куда деваться от позора…
В убийстве фон Бокта поражала какая-то совсем уж невероятная наглость маньяка. Несчастный немец прогуливался по идеально прямой дорожке, насквозь просматривающейся что с одного, что с другого конца, но убийцу это не испугало. Впрочем, если губной прозектор не ошибся с временем смерти, случилось все уже в вечерних сумерках, что давало маньяку возможность остаться незамеченным. Возможность, кстати, довольно шаткую — губным каким-то непостижимым образом удалось хронометрировать передвижения всех лиц, чье нахождение в Демьяновском саду на момент убийства было известно, и получалось, что на все про все у маньяка имелось не более пяти минут, и это при том, что ему еще надо было удалиться с места убийства! В противном случае не менее трех человек могли бы видеть действия убийцы с расстояния, которое и в сумерках не мешало бы им разглядеть, что именно у них на глазах происходит, и либо попытаться изловить убийцу, либо поднять шум. Не забываем и о том, что сам маньяк никак не мог знать, сколько у него времени. Нет, малый рисковый, что есть, то есть. Или ему просто уже невтерпеж было.
Невтерпеж, значит? А может, нет? В деле имелись показания приятелей фон Бокта и его слуги, свидетельствовавшие о том, что вечерние прогулки в Демьяновском саду тот совершал не менее трех раз на седмице. Более того, еще двое завсегдатаев крупнейшего в городе парка настолько часто встречали фон Бокта во время своих прогулок, что даже не будучи лично знакомыми, раскланивались с ним. Но если об этой привычке столоначальника городской Торговой палаты знали как минимум пять человек, то и маньяк мог знать, разве не так? А откуда? Все пришедшие мне в голову варианты ответов на этот вопрос можно было свести к двум: либо маньяк обратил внимание на человека, внешность которого вызывала острое желание убить, и начал за ним следить, либо одержимый убийца входил в круг если и не друзей-приятелей, то уж точно знакомых фон Бокта.