— Столоначальник, говорите? — Поморцев задумался.
Задумался и я. С памятью у меня все в порядке, и что столоначальником, причем как раз в городской Торговой палате, был убитый перед Аникиным фон Бокт, я не забыл. Вот же, понимаешь, вырвалось само собой…
Хм, а так ли уж прямо само собой? Если неведомый убийца Маркидонова сработал под маньяка, что, спрашивается, мешало сделать то же самое убийцам фон Бокта и Аникина? Или даже убийце, да, именно в единственном числе? И если были основания подозревать в убийстве Аникина его племянника, то почему бы не подозревать и тех (или того), кто пострадал от хитроумия убитого купца?
— Что ж, Алексей Филиппович, постараемся выяснить, откуда Аникин мог знать о делах других купцов. И насчет фон Бокта тоже посмотрим, — ну точно, Поморцеву пришло в голову то же самое.
…Понятно, не один только Поморцев имел возможность отправить меня на малоприятные и не особо полезные для здоровья прогулки по улицам Усть-Невского, такой гадости вполне можно было ожидать и от моего непосредственного начальника. Однако майор Лахвостев, выслушав мой рассказ о допросе Воробьева и последующей беседе с Поморцевым, некоторое время подумал, а затем объявил решение, для меня куда более приятное.
— Вот что, Алексей Филиппович, — сказал он, снова задумался, но почти сразу и продолжил: — С губными вы, я вижу, сработались, и даже кое-каких успехов достигли. Поэтому продолжайте. К делу об убийстве Маркидонова я вас по возможности привлекать не буду, постараюсь обойтись военными дознавателями. Раз уж маньяк тут ни при чем, то как-нибудь проживут губные без этого дела. Тем более, речь идет еще и о воровстве при военных поставках, так что делать губным тут вообще нечего. Право забрать дело себе я имею, и правом этим воспользуюсь. Пусть и нет пока у меня особых подвижек, одно убийство раскрыть будет все равно легче, чем шесть.
Лахвостева я, естественно, поблагодарил в самых учтивых выражениях и тут же осторожно поинтересовался, что вообще у него с расследованием убийства купца Маркидонова происходит.
— Да ничего не происходит, можно сказать, — невесело усмехнулся майор. — Было дело, я подумал, а не старшина ли Буткевич купца убил, но… — Лахвостев махнул рукой.
— Буткевич? — удивился я.
— Буткевич, — повторил Лахвостев. — С Бразовским в воровских делах они явно были сообщниками, так что Буткевич вполне мог убить Маркидонова и сам, когда разлад у них пошел.
— Мог, — признал я, но сразу и спросил: — А в чем подвох?
— Подвох, Алексей Филиппович, тут в том, что сначала Бразовский вышел из амбара нумер восемнадцать и вызвал охрану, а уже потом в амбар зашел Буткевич. И это подтверждается тремя свидетелями.
Да уж, подвох так подвох, ничего не скажешь. Такая хорошая версия пропала! Впрочем, Лахвостев прав — одно убийство действительно раскрыть легче, чем шесть. Ну, а что дело об одном он забрал себе, а копаться в делах о шести велел мне, так на то он и начальник. И потому я к такому дележу отнесся философски — ну, в самом деле, не рассыплюсь же, а если еще Поморцев меня на улицы в такую мерзкую погоду посылать будет пореже, так и вообще прекрасно.
Надо отдать Поморцеву должное, утром следующего дня он никуда меня не послал, и я со спокойной душой засел за чтение дела об убийстве мещанина Ермолаева.
Первой бумагой, подшитой в дело, был доклад помощника губного пристава Якушева об осмотре места происшествия. Губным с осмотром крупно повезло, причем дважды — в тот день лежал снег, и обнаруживший тело дворник, убедившись в смерти Ермолаева, не дал затоптать следы, поэтому восстановить картину преступления особого труда не составило. Маньяк и его жертва шли навстречу друг другу, и когда они разминулись, убийца повернулся и ударил Ермолаева тростью в висок, после чего расстегнул пальто на упавшем лицом вверх человеке и заколол его стилетом — именно о таком ходе событий говорили следы. Стандартный, можно сказать, для маньяка образ действий. Ничего удивительного, что именно это преступление заставило губных объединить, наконец, расследование убийств Пригожева, фон Бокта, Аникина и Ермолаева в одно дело.
Увы, установление картины произошедшего оказалось единственным достижением следствия. Были, правда, еще два свидетеля, но толку от них… Вот чем таким важным могли они поделиться со следствием, если, рассказывая о вышедшем со двора человеке, они толком не помнили, какого цвета пальто на нем было? Лица его они тоже не видели, а что ростом он, по их словам, был высок, шел быстро и тростью помахивал, так в городе таких и не сосчитаешь. Никаких иных зацепок, пусть даже самых незначительных, тоже не имелось, про полное отсутствие подозреваемых я и не говорю… В общем, само по себе убийство Ермолаева вполне подходило под то, что на профессиональном жаргоне борцов с преступностью в бывшем моем мире называлось «висяком», и раскрыто могло быть лишь тогда, когда маньяка изловили бы при расследовании других его убийств. Грустно, да. Но тут уж ничего не поделаешь, и потому я взялся за дело об убийстве мещанина Лоора.