А вот это уже по-настоящему интересно… Всем своим видом я продемонстрировал, что готов самым внимательным образом слушать дальше.
— Видите ли, Алексей Филиппович, совершенно случайно я узнал, что в последние два или три дня перед гибелью Буткевича никто уже трости при нем не видел. Должно быть, такое нарушение уставных порядков осталось незамеченным строевыми командирами из-за особенностей службы Буткевича, проводившего почти все время у них не на виду, а именно в складских зданиях. Но когда выяснилось, что еще перед этим Буткевич носил трость, одолженную им у не исполнявшего службу по болезни урядника Каталова, — продолжал майор, — я заинтересовался этим казусом вплотную. Так вот, я установил, что трость Буткевича пропала едва ли не на следующий день после того, как мы с вами впервые допросили старшину сразу после Бразовского! А сегодня… — Лахвостев встал из-за стола, вышел в прихожую и вернулся, держа в руке уставную армейскую трость, — …она нашлась!
— И где же? — заинтересовался я.
— Дома у Буткевича. Вдова показала, что вскоре после гибели мужа ее принес сосед их, Яшка-татарин, сказав, что Буткевич отдавал трость ему в ремонт, поправить разболтавшийся набалдашник.
— Разрешите, Семен Андреевич? — я тоже выбрался из-за стола и принял трость из руки Лахвостева. Вспомнились университетские практикумы по исследованию артефактов. Нет, трость никаким артефактом, разумеется, не являлась, но что-то с ней в этом плане было нечисто. Откуда мне пришла в голову такая мысль? Да все оттуда же, от любимого предвидения… Так, что там говорил профессор Хюбнер насчет реверсивного чтения инкантации? Оп-па, а вот с этим я пока что не встречался…
— Что такое, Алексей Филиппович? — встревожился Лахвостев.
— Ничего страшного, Семен Андреевич, — поспешил я его успокоить. — Зато интересного много.
— Расскажете? Или вам еще надо время?
— Да нет, что мог, я уже понял, — трость я поставил в угол, как-то не особо хотелось и дальше касаться ее руками. — Никакой набалдашник у нее не поправляли. Ее инкантировали.
— Инкантировали? А с какой целью? — да, от моего начальника просто так не отделаешься.
— Не могу сказать, Семен Андреевич, — с сожалением признал я. — Трость инкантировали на неизвестном мне языке. Прочитать можно, но нужны надлежащие артефакты, без них, уж простите, не справлюсь.
— Есть другой способ, — плотоядно умехнулся Лахвостев. — я уже приказал взять этого Яшку-татарина и доставить его в городовую ставку. Вот он нам сам и расскажет, безо всяких артефактов. Завтра с утра все узнаем.
Да уж, такой методике реверсивного прочтения в университете не учили…
Яшка-татарин, он же Хабибуллин Якуб Ринатов, тридцати четырех лет от роду, магометанского вероисповедания, уроженец города Агрыз в земле Казанской, держал, как следовало из справки из губной управы, мастерскую, где вместе с сыновьями занимался мелким ремонтом всего, что было сделано из металлов или использовало простейшие артефакты. В той же справке указывалось, что пару раз Хабибуллин подозревался в скупке краденого, но подозрения не подтвердились. Околоточный надзиратель особо отмечал второй разряд одаренности этого мастера на все руки, а также его хитрость и изворотливость, вот мы с Лахвостевым и решили поиграть с Хабибуллиным в древнюю игру, изображая доброго и злого следователей. На роль доброго господин майор назначил меня.
— Что, Хабибуллин, знакома тебе эта трость? — вопросил я, выложив ее на стол.
— Чинил я такую, — покаянным голосом признал он, внимательно рассмотрев набалдашник и положив затем трость обратно. — А может, и эту самую чинил. Я, ваше благородие, все так чисто делаю, что сам потом не могу сказать, моя работа или нет.
— А на каком языке ты ее наговаривал, тоже сказать не можешь? — с деланной скукой в голосе поинтересовался я. — Я так думаю, что на арабском, да, Хабибуллин?
— Да что вы, прапорщик, с ним валандаетесь? — Лахвостев, до того изображавший за столом у окна чтение каких-то бумаг, повернулся к нам. — В карцер его на хлеб и воду, да спать не давать! Хотя что на него казенные сухари тратить? И так пару суток посидит, не помрет, глядишь, с голоду.
— Ну, Хабибуллин, будем проверять, помрешь ты, двое суток не евши да не спавши, или как? — я постарался, чтобы вопрос звучал бодро и жизнерадостно, на контрасте с его содержанием.
— Не надо проверять, ваше благородие, — тяжко вздохнул Яшка. — На арабском я наговаривал, ваша правда.
— Ты, Хабибуллин, продолжай, продолжай, — не видя у него стремления говорить дальше, я тем не менее показывал готовность продолжить допрос, не прерываясь на отправку в карцер. — Кто тебе ее дал, расскажи, да зачем ты ее наговаривал, мне тоже интересно. А то придется с тобой поступить, как господин майор говорит.