— Только сначала позвать надо тех двоих урядников, что с покойным Буткевичем дружили. Сколько зубов они ему выбьют, не знаю, но говорить как-нибудь сможет. А уж если не скажет, тогда и в карцер можно, — программу повышения разговорчивости нашего клиента Лахвостев совершенствовал на ходу.
— Что, Хабибуллин, зову я урядников? — спросил я, и, увидев в его глазах настоящий испуг, тут же подсказал, как таких неприятностей избежать: — Или сам все расскажешь, и домой пойдешь, если у нас с господином майором к тебе больше вопросов не будет?
— Сосед мой, Павел Буткевич, ее принес, — ну вот, взялся за ум. — Сказал, солдата-балбеса поколотил ею сильно, просил кровь смыть, двугривенный дал. Только я же не слепой, я видел, что не просто кровь на той трости, а еще и жизнь человеческая. Вот пришлось наговаривать, чтобы такой след убрать. Нехороший след, да.
— Так что же ты, подлец, губным не донес?! — взвился Лахвостев. — Пособником убийцы пойти хочешь?!
— Испугался, ваше высокоблагородие, — голос Хабибуллина дрожал, да и сам он затрясся от страха. — Аллах свидетель, испугался! Буткевич сам в губной страже служил, а потом в армию пошел, там совсем большим человеком стал! Кого бы губной начальник слушал — большого человека Буткевича или маленького Яшку?
— Мы-то тебя, как видишь, послушали, — назидательно ответил я. — И потому ты пойдешь сейчас домой. Так что соображай впредь, когда и что говорить, да помни, что молчать ты и в карцере сможешь.
— А я, — мрачно добавил Лахвостев, — велю губным за тобой приглядывать. И ежели, не дай Бог, опять что насчет скупки краденого будет…
— Нет-нет, ваше высокоблагородие, даже не сомневайтесь! — Хабибулллин подскочил с табурета и прижал руки к груди. — Яшка не дурак, никогда и ни за что никаких воров и слушать не стану! Выгоню с порога да губным сей же час донесу! Аллах вас благослови своей милостью за доброту вашу!
Выпроводив Хабибуллина, мы с майором от души рассмеялись. Спектакль, конечно, прошел на уровне любительской самодеятельности, но удался, нечего сказать.
— А этот шельмец, глядишь, и вправду за ум возьмется, — отсмеявшись, понадеялся Лахвостев. — После такого-то испуга! Вот только…
— Что, Семен Андреевич? — встревожился я. Как-то уж очень резко мой начальник помрачнел.
— Со свидетельскими показаниями как быть? С теми, где говорится, что Буткевич зашел в амбар уже после того, как Бразовский сообщил охране об обнаружении тела Маркидонова?
Да, это он вовремя напомнил… Как быть, как быть… А и правда — как? Вспомнились занятия с Левенгауптом, и я начал выстраивать по порядку мысли, зашевелившиеся у меня в голове. Ну точно же! Вот оно, вот! Все одно за другое цепляется, и в итоге выходит стройная картина. Да, кое-какие шероховатости остаются, но над этим нетрудно будет и поработать прямо в ходе изложения своих мыслей…
— Простите, Семен Андреевич, — некоторое торжество в голосе мне скрыть не удалось, однако Лахвостев, похоже, этого не заметил, — но свидетели говорили о том, что видели и слышали. Видеть то, что Маркидонов был еще жив, когда Бразовский сказал им, что нашел его мертвым, они не могли, а сам Маркидонов в это время не мог слышать, что и кому говорил Бразовский. И как Буткевич убил Маркидонова, зайдя в амбар, свидетели тоже не видели.
— Вот как? — недоверчиво осведомился Лахвостев. — А почему вы так в этом уверены?
— Потому что это полностью укладывается в то, к чему Бразовский с Буткевичем подводили нас с самого начала, — что-то меня понесло показывать свое превосходство над начальником. Поскромнее надо, поскромнее…
— И к чему такому-этакому они нас, по-вашему, подводили? — точно, скромнее надо, а то господин майор начинает раздражаться.
— К тому, что слова и дела Бразовского выглядят очень подозрительно, и подозрения эти во многом основаны на показаниях Буткевича, который, в том числе и поэтому, сам выглядит пусть и слегка туповатым, зато безупречно честным служакой. В итоге Бразовский попадает на допрос под заклятием и подозрения в убийстве Маркидонова с него раз и навсегда снимаются. А допрашивать под заклятием Буткевича никому и в голову не приходит, — уфф, хоть это высказать мне удалось спокойно и нейтрально.
— Хм, выглядит ваше построение убедительно, — согласился Семен Андреевич. — Очень даже убедительно, — добавил он. — Но в чем, по-вашему, они ошиблись?