Ополченцы почти наверняка обшаривали и карманы убитых шведов, но мы с капитаном Паличем старательно этого не замечали — настолько старательно, что у нас даже получилось. Ну, почти получилось, если уж начистоту. Закончив с хомячеством, мы построили остатки роты дожидаться новых приказаний, и капитан, оставив наше невеликое войско под моим присмотром, отправился за теми самыми приказаниями к полковнику Ломакину.
— Ур-р-ра-а-а! — раздалось вдруг где-то там, где, по моим прикидкам, должно было происходить основное побоище.
— Ур-ра-а! — поддержали уже ближе и громче. Хм, что-то не время для атаки, даже для нашей…
— Ура-а-а-а!!! — это уже кричали староладожцы, тут и наши ополченцы, переглянувшись, подхватили русский боевой клич. Хотя, пожалуй, в данном случае не столько боевой, сколько победный…
— Шведов побили! — пронеслось по войскам. — Отступили они! Урр-ра-а-а-а!!!
Победа! Вот почему армия кричит «ура!». Что ж, с таким аккомпанементом шведам отступать будет сподручнее, хотя уж точно не веселее. Я уже с нетерпением ждал капитана, который наверняка уже успел узнать хоть какие-то подробности.
— Победа, братцы! — выкрикнул капитан Палич, слегка растрепанный и ошалело веселый. — Швед повсеместно отбит с тяжкими потерями и отступает на исходные позиции! Откуда утром наступал! — пояснил он для ополченцев, не особо сведущих в тактических ухищрениях. И мы свое дело исполнили! Не дали врагу в обход пойти! Не зря стояли и бились! Спасибо, братцы!
— Рады стараться, вашбродь! — нестройно ответили ополченцы.
Капитан разрешил жечь костры и греться, ополченцы восприняли дозволение как прямой приказ и с радостью кинулись собирать сучья, чтобы развести огонь побыстрее. Прямо скажу, ночевка в полевых условиях, что нам, по всей видимости, предстояла, меня не радовала, ну да ничего, выдержим. Главное, мы сегодня победили. А для меня еще и то важно, что я жив и даже, тьфу-тьфу-тьфу, не ранен. На фоне общих потерь нашей роты это смотрелось просто чудом…
Мы с капитаном успели погреться и поговорить с людьми у одного из костров, и уже собирались перейти к другому, чтобы никто из ополченцев не чувствовал себя обделенным вниманием начальства, как прибыла благоухающая дымом и чем-то неописуемо вкусным кухня. Повар, не подумав, пытался что-то ворчать насчет того, что не дело, мол, трем десяткам человек получать пищу, которую варили на неполную сотню, но ополченцы посмотрели на него так пристально и многообещающе, что он тут же осекся и дальше уже молча накладывал тройную порцию каждому, кто подходил к раздаче.
Горячий кулеш и мягкий, даже слегка еще теплый, ржаной хлеб, да еще и в тройном, против обыкновенного, количестве оказались очень к месту, помогая восполнить силы и успокоить нервы после жаркого и тяжелого боя. Опять же, мерзнет сытый человек куда медленнее, нежели голодный, так что и для согрева поесть всегда неплохо. На полный желудок уже и перспектива полевой ночевки не так удручала, как каких-то полчаса назад.
Устроившись на лапнике, и укутавшись поверх шинели аж в два снятых с убитых шведов суконных плаща, я попытался уснуть. Не вышло — вместо сна в голову лезли всякие мысли. Сначала вспоминались какие-то моменты из дневного сражения, потом пошли размышления, а за каким таким хреном я вообще на войну подался. Кому, спрашивается, и что я этим доказал? Если только самому себе… А что, скажете, этого мало? Хотя, честно говоря, мне уже хватило. По крайней мере, две очень важных вещи я на войне понял: во-первых, я это могу, а, во-вторых, это не мое. Да, если надо будет, снова встану в строй, но именно если надо. Просто так, из расширительно понятого долга — нет уж, хватит с меня и одного раза.
Заворочавшись в поисках более удобного положения и вроде бы достигнув такового, я начал соображать, как бы теперь поаккуратнее вернуться в Усть-Невский. Маньяк, которого так пока и не поймали, уже казался мне чуть ли не родным, а мерзнуть на улицах города, это, как я уже успел точно выяснить, намного лучше, чем мерзнуть в поле. Только вот вернуться просто так у меня никакой возможности нет. Рапорт подать? И из какого нужника мне потом извлекать свою репутацию? И как ее потом отмыть и отчистить, если вообще получится? Нет, такой вариант даже не рассматривается. Остается одно из трех — или меня ранят, чего, прямо скажу, не хотелось бы, или я чем-нибудь заболею, что тоже никак мне не улыбается, или майор Лахвостев в конце концов без меня взвоет и организует мое возвращение к расследованию. Так что ждем грозную бумагу от Семена Андреевича, ничего другого тут не остается.
Кстати, о бумагах. Рапорт полковнику Ломакину капитан Палич написал, так что скоро представление к награде отправится в путь по предписанному Наградным уложением маршруту и через какое-то время стоит ожидать «Георгия», а это уже выведет меня на совсем иной уровень… Не могу сказать, что в деле, которое я для себя замыслил, тут будет прямая польза, но все, что делает георгиевский кавалер, в глазах общества ценится несколько выше, чем то, что делает простой, если можно так выразиться, боярин. Ну да, совсем простой, проще уж и некуда, мы прямо так и поняли, хе-хе…