Наговаривал бы я штуцер для себя, как в свое время делал это с шашкой, полученный результат меня бы более чем устроил, но мне-то был нужен штуцер в виде именно что полноценного артефакта, который изготавливают и заряжают одни, а пользуются им потом другие. В общем, пришлось поизощряться с формулами и алгоритмами инкантирования, но вроде бы получилось. Но тут же дело такое, без испытания никак нельзя, вот я и взялся испытывать. Для того и привлек Мирошкина, как самого что ни на есть образцового середнячка в роте, потому как на среднего стрелка моя затея и была рассчитана — никудышному мазиле что в руки ни дай, все равно промажет, а стрелок умелый и опытный и из самого обыкновенного ружьишка попадет куда надо. Хотя, конечно, с таким штуцером и мазилам, и отличным стрелкам хуже уж точно не будет.
Со второй загвоздкой дело обстояло несколько хуже, причем я не мог даже предугадать, насколько именно хуже. В чем смысл артефакта? В том, что он, будучи предметом с магическими свойствами, представляет собой часть конструкции, которая сама по себе магической не является. И именно за счет этого единения магического с немагическим, а также из-за некоего баланса между ними и сохраняется в течение длительного времени работоспособность всего изделия. А в случае нарушения того баланса в магическую сторону прирост общих магических возможностей вовсе не гарантировался, более того, могло получиться и наоборот. Да, такие вот хитрости и парадоксы артефакторики. И раз уж у меня планировалось превращение штуцера в цельномагическое изделие, то неприятности, а главное, неожиданности в работе могли возникнуть любого свойства и в любое время. Кстати, шашку свою мне, похоже, придется инкантировать по новой — что-то я ее в последнее время как-то не чувствую…
Рапорт на имя генерала Романова я все-таки дисциплинированно подал. Добросовестно указав все возможные сложности и вероятные неприятности, поджидающие исполнение моего замысла, я тем не менее попытался привлечь внимание командующего существенным повышением меткости, а стало быть, и общей действенности штуцерного огня, пусть даже таковое повышение имеет высокую вероятность оказаться временным.
…После битвы, получившей название Парголовской, по имени села, где располагалось командование русской армии, произошло много всего. Шведы, понеся чувствительное поражение и вынужденно отступив, боевого пыла не утратили и, похоже, намеревались прорываться к Усть-Невскому по морскому побережью. Как я понял, именно на взятии города строились их планы на эту войну, почему и начали они ее зимой, не иначе, рассчитывая на внезапность и заранее созданные запасы. Наша армия, усилив левый фланг, прикрыла направление новых шведских атак, но до очередной крупной битвы дело пока не дошло. Раз уж взять город с хода шведам не дали, то теперь, когда к нам свежие войска подходили куда в большем числе, нежели к шведам, неприятелю вообще мало что светило, и я не понимал, на что еще шведы сейчас могли бы рассчитывать. И все-таки война продолжалась.
Лично для меня самым главным событием последнего времени стало, естественно, награждение орденом Святого Георгия. Орден вручал мне генерал-полковник Романов в том же Парголове, где по-прежнему оставалась его ставка. Вместе с «георгием» я получил погоны подпоручика, став-таки полноценным офицером. Еще больше полноценности прибавило моему положению то, что под моей командой теперь на официальном основании оказалась полурота. Роту нашу пополнили почти до полноценного состава, в ней стало девяносто семь строевых нижних чинов, а вот офицеров пока имелось только трое — к нам с капитаном Паличем добавился капитан Туганбеков, из астраханских дворян, уволенный от службы по увечью и возвратившийся в строй на время войны. Как и Палич, Туганбеков воевал на Кавказе, оставив там левый глаз и два пальца правой руки. По опыту участия в Парголовской битве капитан Палич поделил роту по-иному, сведя всех ополченцев, вооруженных штуцерами, в одну полуроту, а тех, у кого имелись обычные пехотные ружья со штыками, во вторую. Я сейчас как раз командовал полуротой штуцерников, и имел твердое намерение вооружить наговоренными стволами всех своих подчиненных.